– А мне говорили, что вполне себе жив, – перебил брат, ткнув пальцами под ребра. – И еще, что он обидеться может. Он ведь написал, что, если невеста не приедет, то он сам отправится за нею. И тогда, явившись в стойбище, спросит, как так вышло, что сестры нет? Что ему ответить? Кого отдать взамен? Тебя ли, многомудрая ахху?

И без того уродливое лицо ахху исказилось.

– А может, сразу тебя отправить?

– Нечестивец!

– Какой уж есть, – Танрак посмотрел на отца. – Ты сам говорил, что когда-то степи заключили союз с Хозяином мертвых. И он всегда-то держал свое слово.

– Он проклят!

– Может, и так. Но купцы говорят, что земли его богаты, стада обильны, а дом сложен из камня. И что люди живут там спокойно. Вполне живые люди. Так что, может, и тебе понравится?

Теттенике закусила губу. Она чувствовала, что все на нее смотрят. И только на нее. И ждут. Чего? Решения? А какое оно может быть? Разве что… вспомнились руки, которые держали её, так надежно и крепко, что, казалось, способны были защитить от всего мира.

Вспомнились и…

Забылись.

Род Чангай. Известный некогда. Богатый. И оскудевший гневом богов. Он и вправду не рискнет спорить с ахху, которая способна осушить и те немногие колодцы, что еще остались в землях рода. А следом придут болезни, что унесут многие жизни. И… и все одно обидно.

За что?

А в руках дрожит белый листок письма.

– Я, – Теттенике облизала пересохшие губы. – Я поеду.

Погода не задалась.

Гудел ветер. И море злилось, поднимало волну за волной. А те, полные ярости, обрушивались на камни. Человек стоял у окна и глядел на бурю. Здесь, в башне, было спокойно и тепло. Горел огонь в камине, и отблески его ложились на белоснежную шкуру морского зверя.

Сам человек тоже был облачен в белые одежды, и лишь рыжие волосы его выбивались из этой утомительной белизны.

– Дня на три, – сказал он, когда дверь приотворилась.

– Это точно, – гостю пришлось наклониться. Был он высок и худ, смуглокож, темноволос и облачен в роскошный купеческий наряд, который в этом месте казался неуместно ярким. – Вовремя мы пришли.

Корабли, укрытые от гнева моря глубоким горлом бухты, сверху казались крохотными, как и городок, возникший вокруг башни. Городу, правда, доставалось, но местные дома, сложенные из местного же камня, отличались прочностью.

Да и сила света защитит своих детей.

– И все же в другой раз, – человек в белом отвернулся от окна, – побереги себя, брат.

– Постараюсь. Эй, ты, – гость выглянул в коридор. – Вина принеси. И пожрать чего. Спешил… веришь, эти трусы отказывались идти. Мол, море неспокойно! Над душой пришлось всю дорогу стоять.

– Но ты справился, Кристоф. А еще нисколько не изменился. Все так же грозен и шумен.

– А ты – тих и благочестив.

Они обнялись.

Расступились. Столь похожие и непохожие одновременно.

– Рассказывай, – велел хозяин, устраиваясь в низком кресле. Лишенное всяких украшений, как и прочая мебель в комнате, оно меж тем радовало глаз изяществом линий и какой-то необычайной хрупкостью. Впрочем, лишь кажущейся, ибо Кристофа подобное кресло выдержало с легкостью. – Видать, новости важны, если ты решил сам отправиться в путь.

– Важны, Светозарный.

– Перестань, – хозяин поморщился. – Я скоро свое имя позабуду.

– Артан.

– Именно. Артан… а тут – Светозарный да Светозарный. Утомляет. Если бы ты знал, как все это утомляет… – Артан сжал руку в кулак. – Я же что думал? Что, коль приму сан, то… все изменю.

Подали вино в медных кубках.

И деревянные блюда со снедью. Жареный поросенок. Морская рыба, запеченная в соляном панцире. Тушеные с травами перепела. Томленые яйца. Еще что-то, чего давно уж не видывала монастырская кухня. Но Кристоф никогда не являлся с пустыми руками. И ныне в полупустой трапезной наверняка пахнет мясом.

Хорошо.

Слуга поглядел на Кристофа с надеждою и легонько кивнул в сторону Светозарного, который вновь застыл, вперив взгляд в окно.

Темное небо. Черное почти. И оттого узор на стеклах проступает серебряным инеем. Там, за стеклами, мечется ветер. И море продолжает вгрызаться в скалы. А здесь, внутри, тишь да благодать.

Утомляют.

– Ешь, – велел Кристоф, сам наложив в тарелку распаренной каши, которую щедро приправляли медом и изюмом, и еще чем-то. – А то совсем отощал. Силы понадобятся.

– Я не голоден.

– Опять пост блюдешь?

– Я… не знаю, – Артан подвинул к себе тарелку. – Я понял, что ничего не знаю. Я… думал, все будет иначе. А тут… подати, налоги. Прибыли. Расходы. Я надеялся, что буду бороться со злом, а вместо этого считаю, откуда взять денег на починку пристаней. И по чем продавать индульгенции!

– Ешь.

– Ты знаешь, как я к этому относился! А теперь сам продаю индульгенции! А знаешь, почему?

– Почему? – вот Кристоф отсутствием аппетита никогда не страдал и ныне отдал должное поросенку. Запеченный целиком, нашпигованный ароматными травами, тот был диво до чего хорош.

– А потому что надо содержать школу! И сиротские приюты. Платить наставникам, ибо далеко не всему могут научить братья. Одевать. Обувать. Сохранять библиотеку. Скрипторий почти не приносит выгоды. Кому сейчас нужны жизнеописания святых? Да и слышал про эту новую придумку?

– Печать?

– Скоро в скриптории вовсе отпадет нужда. Мы торгуем медом и воском, но…

На островах не так много места, тут не всякие пчелы прокормятся, не говоря уже о скоте. А монахи, пусть даже осененные светом, есть хотят.

Даже стало слегка совестно. Небось, братья в трапезной видят мясо не так и часто.

То-то они всегда Кристофу радуются.

– Пробовал поставить мастерские, но кому в них работать? – Артан вцепился в волосы. – Надо признать, что орден вымирает, что нас с каждым годом все меньше. И в нынешнем уже трое просили избавить их от клятвы.

– И ты?

– Согласился. Еще и подношение принял. Дар в поддержание обители. Я… я себе омерзителен, брат!

Артан все же проглотил ложку каши.

Кристоф покачал головой.

Да уж, все много хуже, чем можно было предположить по письмам. То-то и письма эти стали краткими, сухими, будто чужой человек писал.

– Я всерьез подумываю распустить орден, – произнес Артан тихо. – Но… правда в том, что многим просто некуда идти. И… в прошлом месяце я отпустил наставника по мечному бою. Распродал лошадей. Все равно они бы не пережили зиму. Зерно покупать не за что. Пожертвований давно уже нет. Надо признать, что в нынешнем мире мы никому-то не нужны.