– Погоди…

– Не надо, брат, – Артан покачал головой. – Я знаю. Вера… предназначение… я каждый день говорю об этом. Мальчишкам, которые нашли здесь дом. Им надо во что-то верить. И я просто не могу отобрать еще и это. И не могу оставить все, как есть.

– Погоди. Ешь давай. Я новости привез.

– Это я понял, но что они изменят?

– Все, – губы Кристофа растянулись в улыбке. – Возможно, если не все, то очень и очень многое… а еще привез полторы тысячи золотых. Починишь свою пристань. С индульгенциями и вправду завязывай. Хрень это все.

– И продаются плохо.

– Тем более. Надо о другом думать. Смотри, – на стол легла бумага. – Это копия. Нет, сначала кашу и всю! Вон, вином запей.

– Я не…

– Хорошо, молоком. Молоко-то ты пьешь, верно?

Артан кивнул и послушно взял кубок.

– Вот так… а то тоже мне… Светозарный. Сквозь тебя скоро этот свет проходить станет. И как ты вообще собираешься со злом бороться, если тебя не то, что зло, таракан соплей зашибет?

– У тараканов соплей нет, – Артан слабо улыбнулся.

Но ел.

Хорошо.

Правда, плохо, что лишь сейчас. Хоть ты и вправду оставайся или… нет, нянька ему не нужна. Кристоф знал брата столь же хорошо, как и тот знал его. Не нянька. Дело. Такое, которое настоящее. Которое встряхнет все это застойное болото некогда великого ордена.

– Как там отец? – поинтересовался Артан, подбирая последние крупицы каши. И не стал отворачиваться от перепелок.

– Да все по-прежнему. Считает, что ты дурью маешься. И ждет, когда за ум возьмешься.

Артан подавил тяжкий вздох. Никогда-то он не оправдывал родительских ожиданий. Но письмо легло в руку, взгляд скользнул по ровным строкам и… и быть того не может!

– Серьезно?

– Еще как, – заверил братец, выбирая из жаркого грибы, которых он с детства терпеть не мог. – И, сколь знаю, письма пришли не только в Ладхем.

– Погоди, – Артан нахмурил лоб. – То есть…

– То есть весьма скоро Ладхем, а заодно и Виросса, и степи, и даже Острова отправят свои посольства в Проклятые земли. Повезут, стало быть, девиц на смотр. А он, – Кристоф кивнул на письмо. – Сядет и будет выбирать, которую из девиц взять в жены.

– И… они согласились?

Вот, что никогда-то в голове не укладывалось.

– А то. Я бы сказал, что даже весьма охотно согласились.

Артан затряс головой.

– У всех свой расчет, братец. Ладхему нужны деньги. Пару лет неурожая, долги, того и гляди полыхнут бунт. За вироссцев не скажу, но говорят что-то там им надо.

– А нам?

– И нам, – согласился Кристоф. – Сам по суди. Кому нужен орден, который борется со злом, если зла тут днем с огнем не сыскать?

И в его словах была своя горькая правда.

– Зато там, – он ткнул пальцем в карту, что украшала стену. Карта была белой, а линии – серыми, и потому в полумраке все гляделось одним грязным пятном. – Там зла, говорят, если не с избытком, то всяко в достатке.

Вот уж никогда Артан не думал, что будет радоваться избытку или хотя бы достатку зла.

Хотя радость получалась какой-то…

– Так что тебе нужно тоже собрать посольство, – заключил Кристоф, отбирая листок.

– Посольство?! Да он нас всех на воротах повесит.

– Вешать послов – негуманно.

– Мы говорим о Властелине Тьмы.

– Тоже человек.

– Человек ли?

– Съезди и узнаешь. Или боишься?

– Я жизнь посвятил свержению… – Артан запнулся под насмешливым взглядом брата. – Мы ж его убить пытались.

– Но не убили же, – Кристоф сцепил руки на впалом животе. И как у него получается? Ест в три горла, а живот все одно к спине прилипший. – А что пытались… во-первых, не только и не столько мы. Во-вторых, мало ли, кто там и что пытался. Нет, дорогой братец, пора отбросить стереотипы и взглянуть на ситуацию по-новому…

Артан подавил тяжкий вздох.

Это надолго.

С другой стороны, была в этих словах если не правда, то толика здравого смысла.

– …и объединить силы, дабы противостоять злу…

«Женщина благочестивая не стремится явить миру красоту свою, но в скромности врожденной всячески её умаляет, дабы не вводить в искушение мужчин, слабых духом. И оттого с гневом праведным отвергнет таковая, что краски для лица, что притирания, что наряды драгоценные»

«Трактат об женской сущности, писанный аскетом Гонсарием на пятом году поста и воздержания».

Ложусь на новом месте, приснись жених невесте.

И вот кто меня надоумил ляпнуть эту чушь? Она виновата, не иначе. Или сожранная пахлава, которая вдруг осела в желудке тяжелым комом. Или нервы. Или столкновение с местным высоким искусством? Главное, что, стоило мне упасть на кровать, к слову огромную и вновь же видом своим навевающую весьма специфические ассоциации, и глаза закрылись.

Я тонула в перинах.

Тонула.

И тонула. Потом, когда мне это надоело, я тонуть перестала, но оказалась в клетке, которую окружили невесты. Причем были они похожи на себя, рисованных, что две капли воды.

Жуть.

И двигались этак, странно. Как зомби.

– Выбери меня, выбери меня, – сипели невесты на разные голоса и швырялись свадебными букетами. В общем, страх.

Проснулась я, когда один из этих букетов в лоб прилетел. И главное, сон сном, а было больно. Потом уже, проснувшись, я поняла, что боль-то вполне реальная. Не сказать, чтобы сильная, скорее лоб ныл.

Слева.

И справа.

Так нудно тоскливо, как зуб, который предупреждает, что надо бы к стоматологу заглянуть. Пока он только предупреждает.

Я поморщилась.

Стало вдруг жарко до невозможности. И душно. Дышать нечем. Кожа покрылась липкой испариной, а пуховое одеяло, еще недавно уютное, налилось тяжестью. Еле выбралась из-под него.

Я скатилась с кровати и села на пол.

Пусть холодный, но тоже неплохо.

– Ты это… – сказала я замку, который точно за мной приглядывал и с интересом. – Не шали, а? давай жить дружно.

Хлопнула дверь, громко так, издевательски.

– Я, между прочим, гостья. А гостей обижать нехорошо.

Дверь хлопнула дважды.

– Слушай, – наверное, это все-таки своего рода безумие, разговаривать со зданием, но я почему-то пребывала в престранном состоянии, когда все вокруг перестало казаться таким уж лютым бредом. Разум наш – хитрая штука. И вот я почти поверила, что все оно взаправду.