Вытерев ботинки о маленькие заросшие травой камни, чтобы счистить большие комья, я потрогала старую ржавую щеколду на двери и обнаружила, что она, точно так же, как и ворота сада, не заперта. Уже через минуту я была в прогнившей, заплесневшей и плохо освещенной комнате для мытья посуды, которую, ко всему прочему, украшали каскады плотно висящих паутин, ужасно сальных, полных бесчисленных маленьких куколок высушенных насекомых. Скорчив гримасу при виде расположившегося высоко в углу огромного черного паука, я с отвращением сплюнула, пытаясь очистить нос, глаза и рот от мерзких, цепляющихся нитей, тщательно вытирая и счищая их липкие серые остатки на руках и рукавах.

Быстро направившись дальше, в узкую тесную прихожую, по обе стороны от себя я увидела две комнаты, которые разделяла одинокая исхоженная лестница. Ничто не указывало, что дом обитаем.

Казалось, здесь можно было расслышать, как в сгустившемся мраке скребется мышь. Очаги давно не использовались, а старая изъеденная червями перекладина стула годилась только для растопки. Оглядываясь вокруг и внимательно вслушиваясь, я аккуратно коснулась лестничных перил и вдрогнула, посадив занозу. Маленькая прихожая наверху вела еще к двум комнатам. Первая оказалась совсем пустой, на ее стенах почти облезла краска, оконное стекло было разбито, а оконный проем затянут старой коричневой тряпкой. Вторая же комната стала исключением в этой лачуге. Около одной стены здесь стояла большая железная кровать, возвышавшаяся на квадратных деревянных блоках. Напротив находился обшарпанный сосновый буфет с незакрытыми дверцами, набитый поношенной мужской одеждой. Камин был теплым, а тлеющие угольки все еще алели в очаге. Грязная тарелка, кувшин с небольшим количеством воды, бутылка вина, половина ломтя хлеба, небольшое количество сыра и куски холодного мясного пирога — все это лежало на узкой полке. Как раз такой набор был у нас с мамой сегодня на завтрак, именно это она и несла в сумке.

Под окном стоял накрытый другим одеялом низкий стол, на котором в беспорядке валялись бумаги, ручки и книги. Мне попались на глаза некоторые названия — «Тайные искусства», «Ясновидение и гипноз», «Вдохновение гипноза» — все они могли принадлежать только ему. И повсюду здесь был его запах: крепкий, мускусный и тяжелый. Меня мутило от этого зловония, висевшего в воздухе столь же ощутимо, как при физическом присутствии самого человека, что напоминало мне о том, насколько я рискую, так как в любой момент они могли возвратиться. А если бы так и случилось, куда я могла бы убежать? У меня начала сильно кружиться голова. Я присела на кровать, почувствовав, что падаю в обморок. Прошло некоторое время, в течение которого я видела только яркие белые вспышки, борясь с приступами тошноты, наконец приступ прошел, и, пока я одной рукой лихорадочно вытирала пот, стекавший холодными каплями с бровей, другой рукой я наткнулась на что-то, выступавшее из-под матраца. Приподняв его, я увидела странный предмет, напоминавший редкие изогнутые лесные сучья. Заинтригованная, я отдернула край одеяла и попыталась его высвободить, но он застрял. Тогда я потянула и услышала звук рвущейся ткани, раздававшийся в унисон моему ворчанию. Встав и отойдя в сторону, я рассмотрела предмет, который теперь лежал передо мной. Мне показалось, что у меня плавятся мозги, поскольку то, что появилось передо мной, являло собой большую пару рогов, прикрепленную к грубо сделанному шлему с кожаными завязками и застежками, которые свободно болтались вместе с проволочным шиньоном с длинными старомодными локонами. Я никогда не видела ничего подобного… кроме одного случая, произошедшего совсем недавно. На зубчатых стенах Виндзорского замка, на голове Херне-охотника, который стоял, воя, как демон, той ужасной снежной ночью. Значит, он не являлся фантомом. Это, должно быть, был Тилсбери! Но зачем?

И какое отношение мама и Чарльз имели к этому обману? Какой во всем этом смысл? То был опасный, безумный спектакль.

Увиденное сильно озадачило меня, но, услышав на чердаке шорохи птиц или крыс, я сразу пришла в чувство. Время летело быстро, и мне следовало немедленно покинуть это место, в противном случае меня мог обнаружить сам «актер». Спрятав скрюченные ветвистые рога обратно в тайник под кроватью, я, даже не оглянувшись, покинула маленькую комнату. Я быстро спустилась по скрипучей хрупкой лестнице и вышла тем же самым способом, что зашла, тщательно избегая тех тонких, неприятных кружевных паутин и хорошенько закрыв дверь. Дрожа от отвращения, я торопливо стряхнула с себя остатки грязных шелковых нитей и направилась назад к воротам в пустынный скрытый сад.

Убедившись, что не слышно других голосов или шагов, я, приподняв юбки, бросилась бежать, небрежно ступая по тропе, и вернулась на ту узкую ежевичную тропу, которая должна была вывести меня в безопасное место.

К счастью, когда я вернулась домой, мама все еще отсутствовала. Умывшись и переодевшись, я взяла тряпку, чтобы вымыть свои ботинки. Оставшееся светлое время суток я провела в мыслях о том, должна ли я спорить с ней или нет? Должна ли я спросить о Тилсбери, вернулся ли он из Америки и ездил ли туда когда-либо вообще? Должна ли я потребовать, чтобы она рассказала, что за странную и опасную игру они ведут? Или мне нужно до поры до времени держать язык за зубами, просто наблюдая?

Я с тревогой выглянула из окна гостиной. Затем вызвала Нэнси для того, чтобы она принесла мне немного чая. Когда она вышла, я внимательно посмотрела на Парвати, размышляя о видении в канун Нового года и об указующей руке Альберта. И затем что-то со мной случилось… впоследствии я могла только догадываться, почему это длилось так долго. Поставив пустую чашку на блюдце, я подошла к статуе и прикоснулась к ее короне и рубину, однако я все еще была не уверена в том, что могу там найти.

Камень под моими пальцами оказался твердым, гладким и сухим, но, когда я нагнулась, чтобы разглядеть его ближе, я увидела, что там, где корона крепилась к голове, имелся очевидный брак серебряного изделия, различимая полоска на металле. Тогда, одной рукой твердо держа широкую основу статуи, а другой — корону, я стала изо всех сил крутить ее, и, к моему изумлению, корона начала отвинчиваться, и я наконец увидела то, что было внутри. Отверстие оказалось полым, словно чаша, и обито шикарным бархатом, такого же цвета, как и рубин. Но самым большим шоком для меня стало то, что лежало внутри. Я увидела бриллиант, столь большой и блестящий, что даже в плотном сгущавшемся сумраке комнаты от его вида у меня перехватило дыхание. Я чуть было не уронила корону, с трудом заставив себя собраться. Я была уверена в том, что видела нечто подобное раньше… Я попыталась вспомнить где. Когда мне было шесть лет и мы с папой отправились на Большую выставку… и там был невиданной красоты бриллиант Кохинор, лежавший в золотой клетке — или, по крайней мере, его точная копия, которая столь очаровала меня и привела в восторг.

И теперь тот или другой лежал спрятанный в серебряной шкатулке, здесь, в моем доме. Второй раз за этот день у меня закружилась голова, и я почувствовала недомогание. Я знала, что так или иначе новое появление Тилсбери даст мне на все ответ. Но пока я снова поместила тяжелую громоздкую корону на ее место, и она вновь воцарилась на гордой голове Парвати, которая для всех нас продолжала оставаться хранительницей драгоценного камня.