– Браток, я пятый день с толчка не слажу! Будь ласка, рецептик обнародуй!

– Хрена ты блеешь? Что, имеешь варианты?

– Да ты просто скажи нам, что это. А мы уж порешаем, с чего подыхать.

Невоодушевленный гогот.

– Морковь с олифой, – влезла я, чтоб не мучились.

– Что-что?

– Это еще что?

– Гля, явление! Охуеть, ущипните меня!

– Что еще за хрень? Ты с какого хуя знаешь?

– Ты кто такая?

– Откуда взялась?

И другие двадцать вопросов были направлены теперь в меня как в тренировочную мишень.

Повар ушел в тень и там расслабился немного. Я имела полное право выбрать из большого списка тот вопрос, который мне больше всех понравился. В ответ рапортую:

– В этом жбане морковь, тушенная на льняной олифе. Сдохнуть, в общем-то, не сдохнешь…

– Че, в натуре?

Мгновенно я утратила значительную долю обретенной было популярности. Отдаленное узнавание мелькнуло в глазах собравшихся, рты свело отвращением. Многие взгляды снова перетекли от меня к повару. Вместо возражений тот с грохотом кинул крышку на жбан и крепче сжал ковш. Недовольство вокруг несколько уплотнилось и потемнело.

– Брешет… – нетвердо огрызнулся кашевар.

– Да ты че, дебил, решил нас на хуй разом ухойдакать?

– Приказ командира! – резко ответил повар.

– Чего?!

– Так че, в смысле, в натуре, олифа?

– Где Жорик? Это, в смысле, Жорик приказал?

– Да без той олифы мы кости б кинули уже…

Ага, кое-кто еще в курсе. Все криво смолкло вновь.

Одинокий выкрик:

– Ну так я это жрать не стану!

– Флаг в руки, нахуй.

– Вольному воля.

Общий гомон, загремели стулья. И рты закрылись вдруг, и суматоха испарилась, сама собой структурировавшись в подобие симметрии колонны с равнением налево. Случилось Нечто.

На дальнем крае скрипнула вторая дверь.

– Здравствуйте, товарищи.

Я всмотрелась в лицо волшебного командира, способного своим присутствием усмирить всех недовольных одновременно. В облике его мне почудилось что-то азиатское. Форма выглядела опрятнее других. Все знаки различия были спороты.

– Жорик, тут барышня несет – ты, типа, кормишь нас олифой?

Отважный смолк, не узнан. Установилась тишина. Глаза командира пробежались, обнаружили меня и застыли, не мигая.

– Это растительное масло, – ровно ответил он спросившему, не отрывая при этом взгляда от меня.

Все сомнения «сняло рукой», жбан вновь открылся, звякнул ковш, за ним и ложки. Варево немного остыло, скипидар в нем показался не столь агрессивен. Ушастый повар заметно подобрел.

– Ты. Ко мне, – между тем кивком подозвал меня главный.

Я с трудом протиснулась сквозь ряд занятых стульев. Оказалось, мы с ним одного роста.

– Кто такая? – прежним ровным тоном спросил он.

– Рядовой Бойко.

– Связь?

– Артиллерия.

Он качнул головой в саркастическом «восхищении»:

– Ой ли. Докладывай, чьих будешь, рядовой.

– Кому?

Он приподнял бровь. Показалось? Или ложки действительно притихли? Командир повел плечом, как будто у него затекла спина. Глянул на затылки подчиненных и милостиво отозвался:

– Командир механизированной бригады номер восемнадцать, майор в отставке. Позывной Жорик.

– Ее не существует. Восемнадцатой механизированной…

Ответ его звучал спокойно. Так спокойно и холодно, что от этого захолодело у меня в животе.

– Запомни. Это тебя не существует. Пока я не решу, кто ты. А здесь есть и впредь будет то, что я сказал. Это понятно?

Я задумалась. Что сказать командиру героической части, которую, от старшего до рядового, уничтожили сепаратисты в начале зимней кампании, я не знала. Никого не осталось. Лица мертвых героев были на плакатах на улицах, лайтбоксах в метро, парламентской стене за трибуной в новостях, на пакетах и майках граждан Города. Казалось, их поименно знает вся Страна.

Впрочем, есть ли у меня выбор? Сомнений, что я и эти люди – на одной стороне, у меня не было. Пулеметы повстанцев свидетельствовали о том однозначно. Логично предположить, что у этих людей, наоборот, в отношении меня такой уверенности быть не могло. Меня душило множество вопросов. И мысли не возникло, что и мне со своей стороны надлежит дать ответы.

– Это понятно? – повторил майор.

– Так точно. Понятно, – отозвалась я.

Он кивнул удовлетворенно.

– Номер части, цель прибытия?

– Уганда двадцать три двенадцать. Пункт назначения – село Песково, в составе подкрепления второй артиллерийской батареи.

– Те четверо – с тобой? Кто старший?

«Почему четверо?» Внутри сжалось, я испугалась, что он знает о Котове то, чего я еще не знаю.

– Нас было шесть. То есть сперва было двенадцать.

– Моща. Подкрепление – дай бог.

Он недоверчиво-презрительно скривил в улыбку твердый рот. Веки его потяжелели. Под ними, казалось, отразились бесконечные барханы песков и такое же безмерное терпение опытного охотника. Глаза оставались без выражения, сосредоточенно держа меня в прицеле зрачков. Не в последний раз мне показалось, что он лишен физиологической потребности моргать.

– Осталось шесть… – поправилась я. – Командовал тот, что… теперь он в коме в лазарете.

– Хуйня у тебя какая-то выходит. Вот гляди: пятеро каличей зеленых. Баба. И командир, который теперь без языка. Удачно складывается: лепим что хотим. Все нестыковки валим на него. Ну, как тебе?

«Хреново» осталось невысказанным.

– Молчишь? Ну, допустим, когда-то так оно и было. Вначале где-то вас было больше. Но что, я не пойму, вы тут ловили? Где вы и где Песково ваше? Короче, Бойко, зря теряем время. Хорош горбатого лепить. Вещай, откуда драпанули. Лучше будет вам, да и мне не возиться.

Я сосредоточилась, пытаясь скомпоновать исчерпывающий ответ. Удалось не сразу. Мысли сыпались беспорядочно. Я спросила только:

– Где наши?

– Пока в «мешке». Не до них вчера было. Тут такие шевельнулись вести…

Глаза его на миг сверкнули. Он быстро поборол воодушевление и посмотрел по-прежнему спокойно:

– Что, Бойко? Версия созрела?

– В каком мешке?

– Не дергайся. Отоспятся пока. Всех опросим, всех отпустим. По результатам собеседования… – Он усмехнулся холодно. – Теперь говори.