– причем, как будет описано далее, заодно с открытием: в душе гнездятся ужасы, а личное бессознательное отравлено чудовищным ядом. В одно и то же мгновение Сюрен узрел Господа и Сатану, познал, что навечно связан с божественной Основой всего сущего, и убедился, что уже проклят, притом без права обжалования приговора. Впрочем (мы об этом еще напишем), осознание Бога победило. В измученном разуме Сюрена Первородный Грех был сражен Первородной Добродетелью – она оказалась «первороднее», ибо была бесконечна.

Мистические видения, богоявления, вспышки так называемого космического сознания невозможно вызвать, повторить, воспроизвести в лабораторных условиях. Впрочем, это касается лишь самих центральных тайных покоев. Зато дежурство на пороге в компании ангелов вполне подлежит повторению, пусть даже не совсем точному (ибо только самые элементарные психологические эксперименты можно повторить с точностью). Зато «дежурить» можно достаточно часто, чтобы определить Предел трансцендентного – ради чего, собственно, эксперименты и проводятся. Например, гипнотизеры отмечают, что объекты гипноза, достаточно глубоко погруженные в транс и оставленные в покое, нередко чувствуют внутреннее спокойствие и благодать. В чем именно это выражается? Они видят свет и обширные пространства. Иногда загипнотизированному хочется рассказать о своих ощущениях. Жиль Делёз, едва ли не лучше всех описавший второе поколение адептов месмеризма, утверждает, будто сомнамбулизм характеризуется полным отрешением от личных интересов, бесчувственностью, равнодушием к мнениям и предубеждениям, а также «принципиально новым способом видеть объекты, способностью быстро принимать решения и абсолютной убежденностью в их правильности… Таким образом, человек-сомнамбула имеет разом и факел, дающий свет, и компас, указывающий путь. Эти факел с компасом, – подытоживает Делёз, – есть не только у сомнамбул. Они есть у каждого из нас, но из-за мирской суеты, страстей, а главное, гордыни и слабости к преходящему мы не видим факела, не сверяем путь по компасу»[37]. (Заметим: гипноз более эффективен и менее опасен, чем наркотики (подчас способствующие откровениям)[38]; гипноз избавляет от бурных эмоций и усмиряет страсти, оставляя сознание пустым, а значит, давая ему возможность заполниться тем, что находится вдали от логова внутреннего маньяка.) «В этой новой ситуации, – продолжает Делёз, – разум полон религиозных идей, с которыми он, пожалуй, никогда раньше не имел дела». Разница между новым видением мира сомнамбулой и его нормальным состоянием «настолько огромна, что сомнамбула порой чувствует себя одержимым; считает себя неким органом высшего разума. Впрочем, ничуть не зазнается».

Изыскания Делёза подтверждаются изысканиями одной женщины-психиатра, дамы весьма опытной. Много лет она изучала феномен автоматического письма. Как-то в личной беседе эта дама сообщила мне, что почти все автоматисты рано или поздно выдают тексты, в которых изложены определенные метафизические идеи. Тема всегда одна: основа одной души идентична божественной Основе всего сущего. Вернувшись в нормальное состояние и прочитав написанное в трансе, автоматист, как правило, заявляет, что никогда в подобное не верил.

В данном контексте представляется нелишним заметить, что нравственная тональность медиумических представлений о жизни (об этом много лет назад говорил Фредерик Майерс) в целом безупречна. Разве что из-за стиля их можно принять за чепуху. Но, как бы ни был коряв язык изложения, как бы ни были банальны мысли (а в последние три столетия – это как минимум! – все великие истины кажутся банальными), т. н. чепуха неизменно оказывается безвредной и даже могла бы вызвать душевный подъем, пиши медиумы чуть более внятно. Вывод: в определенных видах транса медиумы выходят за рамки личного подсознательного, покидают грязное обиталище Первородного Греха и оказываются в пределах подсознательного разума, где, подобно окошку в отдаленном доме, горит и преображает все своим неярким, но заметным светом Первородная Добродетель. Тут-то и нельзя зевать; тут-то надо поскорее слиться с Богом Отцом и Богом Сыном – иначе, того и гляди, заполнит пустоту не Святой Дух, а всякие сущности – свои, доморощенные, подсознательные – или внешние; безобидные, а то и полезные – или совершенно нежелательные.

Имея дедуктивные подтверждения реальности мистических экспериментов, имея такие доказательства, Лалеман и его последователи могли не тревожиться. У них была информация из первых рук, подкреплявшаяся авторитетными литературными трудами – от «Мистического богословия» Дионисия Ареопагита до почти современных им произведений святой Терезы и святого Хуана де ла Крус. Насчет истинности и божественной природы, достичь которых можно лишь очищением сердца и покорностью Святому Духу, Лалеман с последователями не сомневались. Выдающиеся слуги Господни былых времен описали свои ощущения; правоверие этих записей подтверждено Отцами Церкви. Да и сам Лалеман, и его ученики пережили агонию Темных Ночей, когда терзаются чувства и воля, и познали мир Божий, превосходящий человеческое разумение[39].

Глава четвертая

Всякому, кто не имел к тому душевного стремления, жизнь в монастыре семнадцатого века казалась безысходно тоскливой; чуть скрашивали ее редкие всплески религиозного экстаза, да еще, пожалуй, мирские новости, приносимые посетителями, и невинные, но совершенно идиотские виды рукоделия. Жан-Жозеф Сюрен в своих «Письмах» упоминает плетение из соломки – занятие, которому столь многие святые сестры отдали столь много своих свободных часов. Шедевром коллективного творчества стала миниатюрная соломенная карета, запряженная шестеркой соломенных же лошадок и предназначенная в подарок знатной патронессе для украшения туалетного столика. А вот что пишет о монахинях из обители Посещения отец де ла Коломбьер: хотя устав был от первой до последней буквы направлен на то, чтобы вести души к высотам христианского совершенства, и хотя среди сестер встречались поистине святые, никуда не деться от того факта, что «монастыри подчас полны лиц, которые живут по уставу, соблюдают все правила, встают чуть свет, спешат к мессе, молятся, исповедуются и так далее лишь по привычке, лишь потому, что к тому зовет монастырский колокол и потому, что так поступают все остальные обитатели монастыря. Сердца таких сестер и братьев никак не участвуют в их делах. У этих людей свои соображения, свои мелочные планы, свои занятия; а все связанное с Богом для них безразлично. Чувства и мысли, вся любовь этих монахов и монахинь устремлены к родным и друзьям, а Богу остаются лишь вымученные эмоции, которые, разумеется, никак не могут Его удовлетворить… Обители, сии горнила, где душам следует пылать любовью к Господу, обеспечивают им только тление, и велика вероятность, что ситуация изменится к худшему».

Жану Расину монастырь Пор-Рояль казался уникальным и достойным восхищения по причине «духа уединения, молчаливости сестер, их полного безразличия ко всему мирскому, даже к событиям, происходящим в непосредственной близости от обители». Этот список пор-рояльских добродетелей позволяет нам делать выводы о суетности сестер и братьев в других, не столь известных монастырях.

Обитель урсулинок, основанную в