В таких условиях ливонской стороне не оставалось ничего другого, как прибегнуть к затяжке в решении проблемы.

Наконец, сторонам удалось договориться, и в новый мирный договор включалось условие, согласно которому Дерптский епископ обязан был собрать дань со всего епископства, «со всякие головы по гривне по немецкой» и в три года выплатить русской стороне недоимку за 50 лет. Кроме того, Договор предусматривал ряд льгот для русских купцов и неприкосновенность русских церквей в ливонской земле. Последнее условие было вытребовано тем обстоятельством, что православная церковь в Ливонии подвергалась нападкам и притеснениям. Особенно это стало заметным в самое последнее время в связи с переходом немцев из католицизма в протестантство. Были ливонской стороной при заключении договора допущены и иные уступки, например, русские торговые люди получали право приобретать в Ливонии у каких угодно иностранных купцов без посредничества любые товары кроме оружия, а в Россию открывался свободный проезд мастерам любых специальностей. Особый акцент в договоре делался на то, что если его условия немецкой стороной не станут выполняться, то русский царь оставляет за собой право «за их крестное преступление искать своего дела самому». При этом на магистра Ордена и на рижского архиепископа, как на высшую орденскую власть, возлагалась обязанность следить за выполнением принятых обязательств. Стоит обратить внимание на последнее условие. Им московская сторона накладывает обязанности на высшее руководство другого государства. Царь беспокоится о том, чтобы в новом договоре были задействованы не только полномочные представители ливонских властей, но и сами власти. Этим московский самодур выдает себя с головой, он уже мнит себя хозяином соседней земли. Впоследствии такое будет за ним замечаться еще не раз, но в случае договора 1554 года мы видим это впервые.

На таких условиях ливонские послы подписали договор. Но при этом выразили опасение, что поскольку они пошли на это без ведома магистра и епископа, то последние могут не согласиться со многими его условиями. В таком случае договор не будет иметь силы. Таким образом, уже на стадии заключения договора московская дипломатия ошиблась в своих расчетах. По сути дела в договоре не только оказались незадействованными орденские власти, хоть и прозвучала ссылка на них, но даже и представители властей признавали себя неполномочными.

Конечно, основным условием, внушающим сомнение в успехе, был вопрос о дани. Ведь ее выплата или невыплата всегда остается непреложным фактом. Что же касается русской церкви на ливонских землях и притеснения в Ливонии православия, то здесь любая сторона всегда могла найти для себя отговорку. К этому времени в практике многих государств давно стало за обычай легко давать любые клятвенные заверения не притеснять другую религию, а затем также легко осуществлять гонения на иноверных. Что касается состояния православия в Ливонии, то сам ливонский летописец свидетельствует о том, что в Риге, Дерпте и в Ревеле, не говоря уже о многих мелких городках, протестантские фанатики разграбили многие русские церкви.

Комментируя русско-ливонский договор 1554 года, историк Флоря отметил: «Заключение договора дало в руки русских политиков сильное средство давления на Ливонию. Появилось и законное основание для войны, если бы русское правительство решилось такую войну вести. Однако это не означает, что уже в 1554 году было принято принципиальное решение о войне с Ливонией. Многое зависело от того, как ливонская сторона будет выполнять условия соглашения».

Конечно, ничего нельзя утверждать с абсолютной уверенностью, как нельзя с уверенностью согласиться с последним доводом историка. Разбирая дела ливонского посольства 1554 года, принимая во внимание приводимые выше заявления московских дипломатов, да и сам текст заключенного тогда договора, выдержки из которого мы цитировали, трудно отрешиться от мысли, что развязывание в недалеком будущем войны против западного соседа — дело решенное. Возьмем к примеру еще один довод. По поводу разграбления в Ливонии русских церквей и гонения на православное духовенство московский царь еще ранее, до заключения договора, обратился к орденским властям с таким письмом:

«Необузданные ливонцы, противящиеся Богу и законному правительству! Вы переменили веру, свергли иго императора и папы римского; если они могут сносить от вас презрение и спокойно видеть храмы свои разграбленными, то я не могу и не хочу сносить обиду, нанесенную мне и моему Богу. Бог посылает во мне вам мстителя, долженствующего привести вас в послушание».

Такое послание русского царя правительству иностранной державы не укладывается в категорию дипломатической переписки. Здесь нет даже тени попытки урегулировать конфликт мирным путем. По сути дела это прямой вызов: Иван IV бряцает оружием и открыто грозит соседу войной. Интересно, что переговоры с ливонской стороной на тот момент еще не закончились, орденские послы соглашались со всеми условиями русской стороны, сомнения в том, что договор будет ратифицирован, конечно, оставались, но формально отказ еще не прозвучал. Тем не менее московский правитель уже сейчас разговаривает с властями Ордена на таком языке, к которому обычно прибегают лишь тогда, когда все дипломатические средства урегулирования спорных проблем исчерпаны. Этим посланием русский царь снова очередной раз выдает себя: он уже встал на путь войны и для себя решение развязать войну против западного соседа уже принял. Дерптская дань и нападки на православную церковь — только придирки. Не будь их, русский царь нашел бы другие поводы к недовольству. Переговоры с ливонской стороной еще будут продолжаться, состоится еще и обмен посольскими визитами. Больше того, Грозный будет еще разыгрывать комедию фарса внутри своего двора, советуясь не только с Избранной радой, но и с Боярской думой насчет целесообразности открытия военных действий против Ливонии, в то время как сам он, похоже, все давно для себя решил.

Но царь понимал, что дипломатическая сторона решения проблемы должна быть хотя бы формально доведена до конца, а потому для скрепления договора он отправил в Ливонию ответное посольство во главе с дурным дьяком Терпигоревым. Посольство прибыло в Дерпт, где оно должно было получить ответ на главное требование русской стороны, требование дани, поскольку дань возлагалась не на весь Орден, а только на Дерптское епископство.

Епископ долго не хотел давать ответа. Кабальные условия договора его не устраивали, но, с другой стороны, ему также не улыбалась перспектива войны с русским царем и, как следствие ее, опустошение своей земли. Попытка выиграть время тоже ни к чему не привела, Терпигорев заявил, что не намерен ждать долго. Наконец орденская сторона пошла на последнюю уловку. Совет епископства объявил московскому посланнику, что не может решить этой проблемы без санкции на то императора Священной Римской империи как верховного правителя Ливонии. Тем временем орденские власти действительно послали к императору просьбу о содействии, чтобы тот походатайствовал перед московским царем и добился бы отмены дани. Но на такие поползновения немецкой стороны Терпигорев ответил: «Какое дело моему государю до цесаря? Дайте мне только грамоту, а не принесете государю дани, так он ее возьмет».

Тут мы видим, что заявление русского посла звучит в унисон с выше приводимым посланием царя к орденским властям. На межгосударственном уровне дипломаты так не разговаривают. А это значит, что полномочный царя не просто солидарен со своим государем, но он в курсе всех его еще не объявленных решений насчет Ливонии. Заметим, все это происходит в 1554 году, то есть до войны еще остается три с половиной года, а настроение в Москве такое, после которого война делается неизбежной. Ясно, что военная машина Москвы, причем машина наступательная, запущена в ход и остановить ее уже нельзя.