– Понятия не имею.

– Надо вызвать полицию, надо…

– Нет! – рявкнул он, чтобы она замолчала.

Он хотел сказать что-то еще, но воздух вдруг заходил ходуном, стекла задребезжали, и сильный взрыв сотряс шале от фундамента до крыши. За взрывом последовал низкий гул, который не стихал несколько секунд, и от этого гула у Марсьяля сплющило живот. Было такое впечатление, что под ним задрожала сама земля… И внутри, как ядовитое растение, пустил корни страх. Черт побери, да что же здесь происходит? На этот раз грохот шел снаружи. Гинеколог обогнул застывшую соляным столпом жену и бросился к двери.

– Что это было?

Ирен Циглер подняла глаза от карты, которую рассматривала.

– Понятия не имею, – отозвался Элюа Ангард, – но похоже на взрыв.

– И довольно близко, – добавил Сервас.

Все трое, как по команде, бросились к выходу, а следом – почти вся жандармерия. С севера долины, эхом отражаясь от скал, доносился страшный грохот.

– Ух ты! – выдохнул Ангард.

Во дворе жандармерии все повернули головы на север. Там, освещенное закатным солнцем, к небу поднималось огромное облако пыли и каких-то испарений.

В городской ратуше, в полутора километрах от жандармерии, в этот вечер точно так же задребезжали стекла. В зале муниципального совета мэр Изабель Торрес объясняла своим подчиненным, составлявшим «Комитет по охране окружающей среды в центре города», что она вовсе не шериф, не носит звезды и не намерена устанавливать «детское время» для малолеток. Напротив, она стремится наладить отношения с жандармерией. Тут поднялся невообразимый шум. Суть проблемы состояла в том, что подростки по ночам устраивали в центре Эгвива мотоциклетные гонки с шумом и грохотом и нападали на тех прибрежных жителей, кто имел неосторожность пожаловаться. Мэр невозмутимо выслушивала одного из сограждан – публичные дебаты уже были открыты, – который резко выступал против ее политики и инициатив муниципального совета. В свои пятьдесят лет она избиралась уже трижды. Когда ее выбрали в первый раз, ей было двадцать восемь, правда, тогда против нее не было настоящей оппозиции. Но с тех пор она так и избиралась раз за разом.

Вокруг стола сидели двадцать четыре члена совета – для кворума этого было достаточно, – и все они принадлежали к муниципальному большинству. На последних выборах избирательный список оппозиции не превышал 5 %. Все спокойно выслушивали протестующего, который перечислял случаи ненадлежащего поведения: шум, ругательства, плевки, угрозы – и говорил о небезопасном климате в городе. Изабель Торрес подавила вздох. Следующий член совета сожалел, что подростков упрекают, вместо того чтобы предложить им какие-нибудь занятия или анимации. Хозяйка города подняла глаза к потолку. В зале поднялся шум. Она жестом успокоила коллег.

– Жандармы примут в расчет все предложения, – решительно сказала она. – Опросные листы уже распространены. Но нельзя удовольствоваться всего одним…

Фразы она не закончила. Стекла и люстры в зале муниципального совета задрожали от взрыва. Изабель Торрес посмотрела в сторону балкона, и ее глаза вылезли из орбит. Она отодвинула свой стул, быстро подошла к застекленной двери и открыла ее. Во влажном вечернем воздухе все еще висел низкий, глухой гул. Один за другим к ней присоединились еще несколько членов совета, потом за ними подтянулись остальные. Без малейшей надежды привлечь к себе внимание, горожанин, который долго готовил свое вторжение в обсуждение, надсаживался в крике, но все уже выбежали на улицу. И все разглядывали огромное облако пыли, поднявшееся над крышами.

– Заседание закрыто, – объявила мэр, вернувшись в зал и пробиваясь к выходу среди всеобщей суматохи.

– Поедем-ка, посмотрим, – решилась Циглер, направляясь к своей машине.

К ним присоединились еще жандармы, и конвой тронулся в сторону выезда из города. Они миновали одну круговую развязку, потом другую и прошли широкий поворот, повторявший изгиб реки за последними домами, и Ирен вдруг резко остановилась.

– Вот черт! – выругалась она, выключая мотор.

Сервас уже выскочил из автомобиля. Вокруг них подъезжали и так же тормозили машина за машиной. Он повернул голову к небольшой толпе, которая быстро росла, и услышал, как хлопают дверцы. Отовсюду слышались крики, восклицания, люди окликали друг друга.

Потом Мартен переключил внимание на дорогу, точнее, на то, что от нее осталось. Двухполосное шоссе было погребено под тысячами кубометров земли и скальных обломков. Огромный кусок горы обвалился вниз и рассыпался по всей ширине шоссе, а кое-где и дальше, до самого берега. И было такое ощущение, что пыльное облако из поднятой в воздух земли и раздробленных камней сильно отдавало пентритом[25].

– Вот дьявол, – сказал Ангард, – прямо часть горы сползла. Теперь, чтобы починить дорогу, понадобится не один день, – подытожил он.

Ирен Циглер повернулась к Сервасу.

– В общем, похоже, мы попали в западню, – констатировала она.

Было 19 июня, вторник, 21.47.

Я их вижу.

Всех. Они мечутся, как обезумевшее стадо.

Вижу, как они переговариваются: думают, что все только начинается, а дальше будет только хуже. Знали бы они, насколько они правы. И до какой степени будет хуже.

Знали бы – пришли бы в ужас. Испугались бы гораздо сильнее, чем сейчас.

До чего же легко их напугать, добраться до них.

Вся эта благонамеренность, это их благородство и лицемерие сделали их такими уязвимыми и чувствительными, такими поверхностными…

Ну, просто как элои, дегенераты из романа Герберта Уэллса[26]. И, как элои, они одновременно и трусливы, и равнодушны к страданиям других.

До той поры, пока сами не начнут страдать…

Вот кого породило наше общество с его культом индивидуализма и природы: с одной стороны блеющее стадо, послушное своим инстинктам, с другой – хищники, такие, как я.

Но, по сути, разве в природе такие вещи не происходят на каждом шагу?

Антилопа гну лихо убегает от опасности, надеясь, что будет спокойно жевать свою травку, но настанет день – и она попадет в когти к леопарду.

Если не считать, что они пригрели у себя на груди гадюк. Ядовитых змей. Они это знают, но делают вид, что об этом и не вспоминают и понятия об этом не имеют. И не чувствуют себя за это в ответе. И пока змеи их самих не укусят, они на все закрывают глаза.

Но только не я.

И только не с этого момента.