— А-а… — ухмыльнулся он и вернулся к прежней теме: — Ну пошли, помоемся вместе, завтрак подождет! — Видя, что Грейс медлит с ответом, добавил шутливо-умоляющим тоном: — Я ведь тебя до сих пор ни разу не видел раздетой. А хочется.

Снова начал целовать ее в шею, прихватил губами мочку уха, провел по ней языком…

— Пусти! Ну что ты в самом деле?!

Грейс наконец опомнилась, высвободилась и отступила на шаг. Еще на шаг — подальше, в безопасное место, на середину кухни.

Да что он — с ума сошел? Какой душ?! У нее же булочки в духовке!

Сердце отчаянно колотилось где-то в горле.

— Ты чего?!

Глаза у него были такими же непонимающими, как недавно у Купона, только цвета другого.

— Ничего! Я не могу сейчас отсюда отходить, у меня булочки в духовке, и картошка варится, и молоко закипает…

— Это что — из-за того, о чем мы ночью говорили? — вопреки всем ее объяснениям сделал он свои собственные выводы.

— Да при чем тут это?!

— Ладно… Я иду мыться, — буркнул Рейлан, повернулся и пошел в сторону ванной. Даже по спине, по походке чувствовалось, что он обижен.

Грейс вдруг стало смешно: он напоминал сейчас кота, которого выставляют из комнаты, и тот, конечно, выходит — но всеми средствами пытается показать, насколько это несправедливо.

Сидя на чердаке, Рейлан наблюдал сверху за подвязанными ленточкой рыжеватыми кудряшками, перемещавшимися по двору. Он был зол. Понимал, что для раздражения нет особой причины — но справиться с собой никак не мог.

После того, что он рассказал ей ночью, он ожидал от Грейс каких-то вопросов — любая женщина на ее месте наверняка не упустила бы возможности выяснить побольше и о его работе, и о жене, и о разводе, о котором он намекнул ей почти что открытым текстом.

Но вопросов не было. Не было даже тогда, когда после завтрака он сам предложил: «Приходи, поболтаем!» Грейс улыбнулась, покачала головой, поцеловала его в щечку (по-братски, в щечку, черт возьми!) и заявила, что у нее много дел.

И теперь торчит на улице и возится с дурацкими цветочками!

Неужели ей совершенно неинтересно, кто он и что он?

Кудряшки поплыли в направлении дома, он обрадовался было — и чуть не заскрежетал зубами, увидев Грейс на дорожке с очередной коробкой рассады.

И в душ с ним она идти отказалась, и завтракала на кухне одна — понятно, конечно, надо вести себя так, чтобы не вызвать подозрений у соседей — но могла бы зайти, посидеть, кофе попить… И не делать вид, будто ничего не произошло!

Кудряшки снова поплыли к дому и исчезли из поля зрения. Рейлан прислушался: да, так и есть… шаги внизу… голос… еще шаги…

Крышка люка откинулась, и голова Грейс появилась в проеме, как чертик из табакерки.

— Ты тут?

— Да…

И улыбнулся, сам того не желая — уж очень она была хорошенькая и растрепанная.

Грейс сноровисто вскарабкалась на чердак и подошла ближе.

— Мне надоело в чулане сидеть, — пояснил Рейлан, пожав плечами. — Ты уже закончила с цветами?

— Да, левую сторону дорожки сделала — а правую буду делать завтра. У меня земли не хватает, сегодня еще докуплю. Сейчас передохну немного — и пойду дерево рисовать.

— Дерево? Какое дерево? — он похлопал себя по колену. — Посиди со мной.

— Я хочу на стене в холле нарисовать дерево, — Грейс села на пол между его раздвинутыми ногами и оперлась спиной об обхватившую ее руку. Настроение Рейлана подскочило сразу на несколько градусов… и еще на несколько, когда она потерлась щекой об его плечо.

От нее пахло улицей — нагретой землей, травой и солнцем. Он зарылся лицом ей в волосы и глубоко вдохнул.

— Ты так ни о чем и не хочешь меня спросить?

— Скажи, а почему… если ты полицейский — почему ты до сих пор прячешься? — поинтересовалась она нерешительно.

«Если ты полицейский…» Рейлан ничем не показал, как задели его эти слова.

— У меня есть телефон для связи в Техасе, — объяснил он, — но дело в том, что там, в тюрьме, я наткнулся на нечто куда более крупное… словом, теперь я не знаю, насколько могу доверять этому человеку — а главное, тем, кому он доложит о моем звонке. Так что я предпочитаю действовать сам. Снимут посты на дорогах — доберусь до Сан-Диего, так надежнее всего.

Он обдумывал этот вариант: сдаться местной полиции, сказать, что он тоже полицейский, потребовать, чтобы позвонили его начальству — в конце концов, это же Колорадо, а не Техас! Но потом понял, что может провалить всю операцию — кто даст гарантию, что ни у кого из местных полицейских нет родственников или друзей в Техасе и что в очередном разговоре случайно не всплывет его имя.

Пока там, в тюрьме, уверены, что он — всего лишь Рейлан ОʼКиф, неудачливый грабитель, случайно увидевший то, что ему не положено было видеть, никто особо не будет беспокоиться. Если же они узнают, что он полицейский — начнут заметать следы.

— Ну что — так больше ни о чем и не спросишь? Ладно. — Он вздохнул. — Сам расскажу. Я женат уже шесть лет. Сначала все нормально было, но последние года два мы много ссорились. И расстались нехорошо. Вечером, перед самым моим отъездом, поругались в очередной раз, я хлопнул дверью и ушел. Познакомился в баре с девушкой, провел у нее ночь… До того я жене никогда не изменял, а тут… накатило что-то. Вроде как ей назло сделать захотелось. А утром пришел домой, собрал вещи и уехал. Больше я не видел ее и не звонил. За эти месяцы в тюрьме у меня было время все обдумать — и, когда вернусь, буду подавать на развод… если она этого уже не сделала.

— А дети у тебя есть?

— Нет, — Рейлан покачал головой. — Сначала мы решили подождать с этим, пока не купим дом, да и Барбара довольно успешно карьеру делала — жалко было бросать. А потом… уже не до того было. Понимаешь, два года назад я перешел в ОВР, — уловил вопросительный взгляд Грейс и пояснил: — Это отдел внутренних расследований — полиция внутри полиции. И большинство полицейских относятся к нам не слишком хорошо. Называют «гестаповцами», считают, что мы только портим всем жизнь и «копаем среди своих». А Барбара — она из семьи полицейских… И она все время требует, чтобы я ушел с этой работы. Мы ссоримся, она плачет, я злюсь… какие уж тут дети.

До сих пор Рейлан никогда и никому не рассказывал о своих проблемах, даже отцу с матерью — приезжая к ним, они с Барбарой неизменно вели себя как образцовая любящая пара, а что зреет под спудом этой «любви», никто не знал. Но сейчас ему хотелось рассказать все — и именно ей.

Грейс пошевелилась и подняла голову. Сказала задумчиво — совсем не то, что он предполагал:

— А может, она просто боится за тебя? Может, ей страшно, когда ты уходишь на эту свою… работу — и она никогда не знает, вернешься ли ты?