На одной руке у нее поблескивают острые когти. Я нервно сглатываю, вспоминая, как сложно было от них уворачиваться на крыше ЩИТа. Собираюсь с духом и сжимаю кулаки. Я не отступлю.

– Нет, на твое счастье, я пришел не драться.

«О, отлично, Майлз», – подумал я.

Она закатывает глаза и снова скрещивает руки на груди.

– И зачем ты тогда явился? Морали мне читать?

– Узнать о тебе побольше, – отвечаю я. – Не похоже, чтобы ты что-то делала без причины.

Так и есть. Каждое ее действие в башне казалось заранее продуманным и тщательно просчитанным. Мало того что она отключила защитные системы, так и день для ограбления был выбран как нельзя более удачный – большинство сотрудников отсутствовало в офисе и провернуть кражу было легче легкого.

– Именно, – соглашается она. – И если ты пришел сюда выяснить, что именно я украла, вынуждена тебя разочаровать. Это мое дело. И моего деда.

– Так Стервятник приходится тебе?…

Выражение ее лица меняется, и я вижу, как она напряглась.

– Не твое дело, – шипит она. – А раз ты не с нами, ты против нас.

– А других вариантов нет? – интересуюсь я. – Как насчет того, что я не с вами, но и не обязательно против?

– Меня предупреждали, что ты будешь говорить загадками.

– Никаких загадок, – парирую я и делаю шаг в ее сторону, приложив руку к груди. – Честное слово. Я ведь даже не знаю, зачем ты все это делаешь и что ты украла. Так как же мне понять, против тебя я или нет?

С такого расстояния мне видно, как меняется ее взгляд. В нем появляется… растерянность? Чтобы не лишиться шанса узнать обо всем, я решаю говорить дальше – пока болтаю сам, я могу заставить говорить ее, и, может быть, она расскажет достаточно и встреча не пройдет даром.

– Раз уж ты сама меня сюда позвала, разреши задать несколько вопросов, – прошу я. – Во-первых, ты вынесла из ЩИТа кейс безо всяких маркировок. Затем твои ребята вломились в здание «Террахил» в Восточном Гарлеме…

Она удивленно щурится, а я довольно ухмыляюсь, скрытый маской. Интересная реакция. Очень красноречивая.

– Этого… я не планировала, – произносит она, и впервые за время нашего знакомства я вижу ее удивление моей осведомленности.

– Значит, без тебя Вороны просто пошли вразнос? – предполагаю я, скрестив руки. – Может, скажешь хотя бы почему? Или вместо этого ты мне хотела морали читать?

– Я таким не занимаюсь, – говорит она. – Я просвещаю. Делаю, что могу, в этом океане дезинформации. Итак, Человек-Паук, я продолжу делать то же самое – смотреть на мир трезвым взглядом. Как сеятель добра на крыльях или на паутине, ты должен понимать, каково это, когда тебя судят, не зная. Но как иначе тебя судить, если ты прячешься под маской? Я это уже говорила. Никто не знает тебя, кроме тебя самого.

Я вспоминаю ночь, когда мы с Питером сидели на крыше под дождем. Он говорил мне, что надо находить момент, чтобы отдышаться.

Найти время для себя.

Ему легко говорить.

– Ты понимаешь, о чем я, – говорит она с улыбкой. – Неужели тебе не хочется быть с теми, рядом с кем не нужно притворяться? С теми, перед кем не захочется ходить в маске?

Я знаю, что Питер желает мне добра, но он никогда не поймет, каково это, когда тебя принимают за преступника только из-за цвета кожи. Девушка с почти таким же цветом кожи, как у меня, но она и понятия не имеет, насколько попала в цель. В ее словах есть нечто… Не знаю, подойдет ли тут слово «соблазнительное», но… мне явно нравится. Что-то близкое мне?

Я снова вспоминаю слова Питера: «Следи за тем, чтобы не попасть не в то место и не в то время».

Это почти невыполнимая задача. Насколько проще, насколько свободнее я бы был, если бы не надо было об этом думать? Как было бы удобно самому решать, что такое не то место и время? Эта злодейка и ее приспешники свободно летают по всему городу, не думая о необходимости спасать всех на свете.

– Звони, когда будешь по-настоящему готов, – говорит она, отворачивается и подходит к краю. – Визитка у тебя есть. – Она опускает прибор ночного видения и оглядывается на меня через плечо. – Кстати, пора представиться. Скворец.

Она прыгает с крыши, расправляет крылья и улетает в темнеющие небеса.

«БАБУШКИНА пиццерия» так же хороша, как раньше. Самая нежная в мире хрустящая корочка, самая масляная коробка, самый тягучий сыр, самая острая пепперони, самые насыщенные оливки и лучшие из моих воспоминаний. Я вгрызаюсь в первый кусок и вспоминаю, как сидел с отцом на кожаном диване в нашем доме в Бруклине и рассказывал ему все на свете. Последний раз такое случилось год назад. По меньшей мере. Около года и пары месяцев назад, если хорошенько подумать. В тот день была научная ярмарка, а моя поделка, которая должна была показывать, из чего можно получить больше всего электричества, не заслужила мне даже половины той похвалы от учителей и директора, на которую я надеялся.

Оказалось, им гораздо интереснее, какая плесень быстрее растет в помещении, а об этом рассказывал парень по имени Джером. Он выиграл и посрамил всех остальных участников.

В общем, мне ничуть не понравилось вставать в самую рань, чистить картофель и цукини и готовить комок спагетти – чтобы все это было свежим и не воняло на столе, – а потом выяснять, что потратил силы впустую.

Но когда папа принес домой нашу любимую пиццу и мы устроились на диване в гостиной, мое разочарование растворилось неожиданно быстро. Мне сразу стало лучше, как будто шарик злости, который все надувался и надувался, резко лопнул и пропал.

Сейчас я сижу напротив Питера за столом в красно-белую клетку, а он жует гавайскую пиццу с обычным беконом вместо канадского, потому что считает, что канадский бекон – не бекон, а обычное мясо и стоит запретить законом так его называть.

Я надеюсь, что волшебство «Бабушкиной пиццерии» сработает и сейчас.

– Итак, – говорит Питер, прикрывая рот рукой, чтобы не показать мне во всей красе полупережеванный кусок пиццы. – Поговорим?

– Давай, – соглашаюсь я, откусывая свою «Пепперони». – С чего начать?

– Ну, наверное, с того, что тебя больше всего беспокоит.

Ох, да это же все разом. Я опростоволосился в башне ЩИТа. Стервятник и его внучка знают парня, который может вспомнить меня и выдать, если я окажусь недостаточно осторожен в отделении П.И.Р.

Вороны, так они себя называли.

А еще Ганке не очень поверил моим оправданиям о проникновении в комнату общежития, и на уроках сосредоточиться сложно из-за супергеройских дел, в которых успехи у меня не очень…