До меня донесся хруст превращаемой в крошево бумаги. Между тем деловитый секретарь нашего сиятельства, напряженно шевеля губами, высекал молнии меж двух металлических шариков, переворачивал песочные часы и тихо шептал некую халдейскую тарабарщину:

– Растворитесь, скрижали ноосферы! О, танкодром поливинил! Тебя, орфоэпика вселенной, призываю я вернуть то, что было обещано и запечатано. Удержи поводок Цербера, всегда идущего по следу, восстанови кислотно-щелочной баланс, не вызывая резонанса. Пи аш пять и пять! А-ой, а-ой, а-ой! Ну шо, барон, – Лис победно глянул на клиента, – переходим к водным процедурам? Несведущие щас обольются горючими слезами, сведущие – холодным потом ожидания! Вот эту ручку видишь? Опускай ее резко вниз.

Зачарованный словами «чародея» финансист дернул ладонь однорукого бандита, и в тот же миг панель на нем опустилась, и в подставленный серебристый таз со звоном посыпались блестящие, точно прямо из под пресса, червонцы.

– Во, ну надо же, опять получилось! — прокомментировал Лис. – Если хотите, пересчитайте для верности, хотя пока сбоев не было.

Уж и не знаю, как там горючие слезы, но испарина, выступившая на лице финансиста, недвусмысленно говорила о том, что водные процедуры удались на славу.

– Верители, Густав, — между тем делился своими переживаниями Лис, – каждый раз волнуюсь: а вдруг не получится? Но пока, тьфу-тьфу, сен-жерменка не подводила. Я вот думаю, если сюда не векселя, а, скажем, акции совать, а затем оставлять их на ночь – может, он деньги с процентами отдавать будет?

Однако последние слова моего друга не достигли сознания изумленного барона. Он сидел на корточках возле таза, сомнамбулически зачерпывая из него пригоршни монет и по одному сбрасывая червонцы обратно.

– Эй, дорогуша, ты часом головой не подвинулся? А то тут, знаешь ли, животный магнетизм во все стороны так и брызжет.

– Но этого не может быть, — с трудом выдавил финансист.

– Граф бы с тобой не согласился. — Лис бестрепетно подхватил посверкивающее сокровище из-под носа пребывающего в ступоре фон Дрейнгофа. – Полагаю, и все семейство Турнов было бы с ним заодно. Ладно, тушим свечи, возвращаемся. На этой неделе больше делов не будет. Вот ведь тоже недоработка: ну почему такое ценное оборудование нельзя использовать каждый день?А наверняка ж Лобачевский с Пифагором…

Следующая краткая, но емкая фраза ополоумевшего финансиста, вероятно, была музыкой для моего друга:

– ПРОДАЙ!!!!

– Пифагора, что ли? Так он уже умер. — Сергей мастерски изобразил недоумение на своем хитром лице.

– Вот это!

– Да не-ет, ну как же… Капитан, дальше будет неинтересно. Пациент готов к ампутации мошны, а об исходе операции я доложу тебе позже. Привет от меня княгине, хотя нет, щас я этого меланхолика выставлю и сам с приветом явлюсь… Барон, как же я могу это продать, если оно стоит несусветных денег?

Пытаясь стать хозяином положения, многие делают его чрезвычайным.

А. Лебедь

Мое вечернее рандеву с очаровательной княгиней продолжалось. Она не принадлежала к той категории кокеток, готовых привлечь всякого из одной лишь досужей страсти к обольщению. Наделенная живым, острым, но, пожалуй, несколько романтичным умом Екатерина Павловна желала видеть во мне героя среди серых, несмотря на румяна, светских лиц.

Я был экзотичен для нее, как заморский попугай, обладающий связной речью, но чем более ее светлость принимала участие в моих делах, тем более привязывалась к объекту своих благодеяний. Правда, таковые имелись еще лишь в воображении княгини, но подобно многим дамам она полагала действие если не свершившимся, то, уж во всяком случае, свершающимся лишь потому, что оно пришло ей в голову.

Сейчас, проникнувшись идеей доставить меня в Россию, княгиня с жаром расписывала прелести российского двора и выгоды службы у венценосного рыцаря. Пожалуй, не планируй я перебраться в Россию, и тогда б непременно задумался о словах вдохновенной русской вербовщицы. Но в тот момент, когда я уже выстроил в уме цветистую фразу о готовности сопровождать ее светлость, куда ей только заблагорассудится, затянутый в роскошную ливрею осанистый лакей доложил о прибытии кавалера Сергея Лиса. Вслед за церемонным слугой, придерживая дверь носком сапога, ввалился мой секретарь, торжественно держа в руках фарфоровую супницу, расписанную сценами королевской охоты на оленей.

– Ваша светлость, – стараясь придерживаться этикета, выпалил Сергей, – мой друг, который сейчас сидит перед вами, попросил доставить сюда вот эту посудину, шо я с радостью и делаю. – Он водрузил свою ношу на столик, едва не сбросив на пол блюдо с фруктами. – Вот! Получите и распишитесь.

– Что это? – внимательно рассматривая произведение севрских мастеров, озадаченно спросила Екатерина Павловна.

– Я так подозреваю, шо супница, – задумчиво обходя восточного стиля палисандровый столик, сообщил о плодах наблюдений Лис. – Не, ну, в принципе туда можно и щи наливать или, там, борщ… Да разве ж тут борщеца наварят?

– Вы принесли мне борщ? – удивилась княгиня Багратион. – Граф, что все это означает?

– Да так, – пожал плечами я, – небольшой сюрприз. Впрочем, вы можете увидеть все сами.

– Однако это странно. – Заинтригованная Екатерина Павловна чуть опасливо приподняла крышку супницы. – Но тут какая-то резаная бумага!

– Что такое вы говорите? – деланно изумился мой секретарь. – Ваша светлость, что за кощунство? Это не резаная бумага, это резаная ценная бумага! Вернее, бумаги. – Не спросясь, он запустил в супницу пятерню и выгреб оттуда искромсанные клочья своей добычи. – Нешто не узнаете?

Екатерина Павловна, обмерев, впилась немигающим взглядом в обрывки, на которых виднелись кусочки букв, иногда даже половинки слов.

– Неужто… Неужто это мои векселя?

– Ну, с точки зрения вульгарного материализма, – радуясь случаю покрасоваться, глубокомысленно заговорил Лис, – я бы счел этот факт несомненным. Но с другой стороны, поддерживая концепцию старины Декарта, как не подвергнуть сомнению ваш, княгиня, скоропалительный вывод? Да сунься я с этим конфетти к любому банкиру, он бы весьма удивился моему заявлению, что перед ним векселя, да еще на семьдесят тысяч крон!

Глаза Екатерины Павловны, и без того немаленькие, теперь занимали пол-лица, и читавшийся в них немой вопрос я мог бы рассмотреть из другого конца зала.

– Видите ли, сударыня, – точно оправдываясь, начал я, – вчера мне невольно пришлось быть свидетелем разговора вашей светлости с неким финансистом. Прошу извинить мне это ненамеренное нарушение канонов хорошего тона. Волею случая я узнал о тяготах вашего положения, и с моей стороны было бы неучтивым, имея возможность повлиять на обстоятельства, позволить им развиваться в огорчительном направлении.