заехали на почту, чтобы отправить мое письмо в Бостон. Клаудия отдала мне заодно и свое письмо, попросив не вскрывать конверт и не читать личную переписку с ее братом. Как будто она меня интересовала.

– Клаудия, вы знали, что мужа Эбигейл отравил Бенедикт? – полюбопытствовал я спустя долгое время молчания в экипаже, не сводя глаз с читающей женщины. – Я вот не знал.

Она медленно опустила книгу, подняла брови от удивления и откашлялась, словно у нее запершило в горле, затем по-монашески потупилась.

– Нет, – ответила мисс Дю Пьен, почесывая нос. – Не могу представить мистера Мура в роли убийцы.

– После этого случая вы перестали подсыпать порошки неугодным больным за крупные суммы? – спросил я, прищурившись. – Как вы могли продать яд нашему другу?

– Он мне не друг. Я до сих пор промышляю подобным способом заработка. Спросите у лорда Олсуфьева, если сомневаетесь.

– Нет, не промышляете. Если бы вы продолжали этим заниматься, то могли бы оплачивать комнату, не оставаясь ночевать в Бедламе под предлогом работы, не покупали бы себе мыло для брюк, ведь у вас была прачка, и не допустили бы такого ужасающего состояния личного экипажа с лошадью, ставшей похожей на старую клячу.

Она со злостью захлопнула книгу и воскликнула:

– Да! Бенедикт приходил ко мне! Когда у нас еще были приятельские отношения, он слезно умолял продать ему хинин для очередного обезболивающего, предназначенного для Кэтрин. Роберт умер через несколько дней после его прихода. Мистер Мур попросил меня приехать домой для предварительного заключения и отвел в сторону. Знаете, что он сказал?

– Что?

– Если я в документе напишу, что смерть наступила не от тифа, то вся Англия узнает, чем мне приходится подрабатывать. Пожиравшая изнутри совесть истощила меня через несколько месяцев, и я рассказала об отравлении Кэтрин, не сообщая, что в смерти Роберта есть и моя вина. Теперь безбожный мистер Мур отдает деньги Анне, лишая свою дочь светлого будущего, отчего мое сердце, наблюдая за всем этим, разрывается на части еще сильнее.

– Почему вы мне ни о чем не сообщили?

– Вы были заняты своим банкротством, разводом и уехали из Лондона на следующий день после похорон мистера Эджертона.

Обхватив голову, Клаудия стала делиться горечью от совершенных деяний и сетовать на то, как ее мучают кошмары со всеми заказанными пациентами.

– Вам ли не знать, мистер Брандт, что у наемных убийц есть чувства, но спрятаны они глубоко внутри. Часто подобные люди не думают о последствиях, о родственниках жертвы, о том, какую трагедию несут собственным существованием в чужие семьи. Иногда я настолько отвлекалась от совершаемого преступления на другие мысли, что осознавала содеянное лишь после выхода из чужого дома, – шептала женщина, сложив руки на груди и отвернувшись в сторону окна. – Я всегда требовала у своих заказчиков объяснить, зачем они хотят избавиться от человека? Чем он им помешал? Что ими движет? Мне нужно было показать, что они обратились не к маньяку с патологической жадностью, который бездумно убивает всех подряд. Теперь, когда перед глазами разворачивается необратимая трагедия в семье мистера Мура, я понимаю, что все эти лживые легенды, обосновывающие значимость убийства, были для меня лишь подпоркой, которая давала психологическое успокоение. Каждый день в голове вид застывшего лица Роберта, шедшего на поправку. Он умер из-за моей изуродованной души, подробно не поинтересовавшейся, зачем использовать именно хинин для обезболивания.

– Уверен, вы бы никогда не пожелали разрушить счастье Эбигейл и пали жертвой обмана, когда доверились давнему знакомому.

– Что-то внутри меня произошло, что-то сломалось. Стало очень страшно. Вдруг в бесконечной, смертельной погоне за деньгами я перейду дорогу тому, кому не стоит, и в следующий раз яд подсыплют уже мне? Все нажитые кровавые богатства, истраченные понапрасну, были бессмысленны. Абсолютно бессмысленны. Ничего не осталось, кроме преследующих теней мертвецов, ежедневно напоминающих о себе и ожидающих моего появления в аду.

Я мог отчасти понять душевное состояние Клаудии и всячески его разделял. В свободное время от настоящих расследований я делал подставные преступления по желанию высшего общества, сам же их раскрывал, отправляя за решетку тех, кто был не нужен клубу, и получал за это баснословные деньги.

Единственная разница между мной и мисс Дю Пьен заключалась в том, что ее жертвы отошли в иной мир, а большинство моих гнили в тюрьмах, желая поскорее встретиться с тем, кто несправедливо засадил их туда, нависая над моей головой дамокловым мечом, опускающимся с каждым днем все ниже.

– Вы себе даже представить не можете, как же мне хочется свернуть шею Бенедикту, – ответила женщина и устало потерла лицо. – Вернемся к разговору о миссис Белл. Мы трудились в разных корпусах, но весь медицинский персонал сплетничал между собой о ее странностях.

– Странностях?

– Она всегда подолгу закрывалась в кабинете и вырезала статьи из газет. Вместо того, чтобы потом убрать за собой и выбросить испорченную макулатуру, Беатрис разбрасывала ее по всей комнате. При малейшем перенапряжении грызла ногти и ходила на работу одним маршрутом из любого места.

Кучер остановился перед самым глухим уайтчепельским закоулком, в конце которого находилось массивное угрюмое здание, представляющее из себя целый архитектурный ансамбль по сравнению с другими домами. Над двумя резными дверьми висела бронзовая табличка с надписью: «Женская клиника», и больше ничто, кроме нее, не говорило о том, что это действительно какое-то медицинское учреждение.

Некоторые из моих клиентов мужского пола делились со мной желаниями попасть в коллектив, состоящий лишь из прекрасных дам, и совсем не представляли, насколько им будет нелегко. Я бы поставил пари на то, что они застрелились бы к чертовой матери на следующий день, работая в непрекращающемся женском балагане.

– Казалось бы, в этом месте за небольшую плату можно избавиться от нежелательной беременности, – озадаченно сказала мисс Дю Пьен, осматривая черные оконные рамы клиники, похожей на исполинского стража, среди низеньких жилых домов, – однако зачем известному гистологу открывать такое заведение?

– Может, прикрываясь добрыми словами и смертоносной помощью, здесь исследуют новые методы лечения на бедняках? – предположил я, открывая двери перед врачом. – Сейчас узнаем.

В небольшом зале, выкрашенном в салатовый цвет, за закрытой справочной стойкой с единственным окошком в решетке сидела женщина. Рядом висело информационное полотно с перечнем услуг по невероятно высоким ценам для Уайтчепела, в которых не упоминалось о проводимых здесь абортах.

Повсюду были расставлены чудесные ухоженные цветы и растения, на окнах висели дорогие спущенные плотные шторы, закрывающие вид на улицу, у стен стояли ореховые стулья, обитые синим бархатом. Всю изысканность в главном зале освещали газовые бронзовые рожки́ и шикарная люстра со стеклянными