«Терминальный город» – название, предложенное для Ванкувера каким-то давним железнодорожным магнатом. Очень ленивый заголовок для предисловия – жаль, что я не придумал ничего лучше.

В конце восьмидесятых и начале девяностых конференции по виртуальной реальности появлялись как грибы после дождя. Я то и дело оказывался где-нибудь в Барселоне, Сан-Франциско, Токио или Линце, где после долгого перелета устало созерцал очередную новую технологию или новый вид искусства, а иногда даже попытку как-то их объединить. Почти все они благополучно забыты, так и не отложившись в долгосрочной памяти. Запомнились только деструктивные перформансы арт-группы «Сюрвайвал ресёрч лабораториз»; барселонская труппа «Ла фура дельс баус», которая активно использует в постановках машины; и еще Стеларк.

Из этой троицы я внимательно следил за Стеларком.

Потом, в Мельбурне, мы познакомились. Оказалось, что он просто излучает спокойствие и добродушие, словно все те экзотические испытания, которым этот человек подвергал свое «тело», совершенно освободили его от обычных человеческих страхов.

Тогда, в ресторане, Стеларк рассказывал, как проглоченная им «робоскульптура» упорно отказалась сворачиваться, так что ее было не вынуть без хирургического вмешательства. Я еще подумал, что передо мной самый хладнокровный человек на планете.

Чем-то он напомнил мне юного Джеймса Балларда – тот тоже был обычным на вид человеком с исключительно необычными идеями, которые вели его весьма странными путями. Впрочем, для Балларда эти пути были игрой воображения, у Стеларка же они часто обретали вполне физический смысл, а порой не исключали смертельно опасных последствий – как в случае с изящной скульптурой, которая должна была превратить его «тело» в художественную галерею.

Мое внимание к этому виду искусства привлекли фотографии в американском журнале «Ресёрч»[33]. На них «тело» протыкали крючками, а потом, используя в качестве противовесов камни, поднимали на веревках в горизонтальном положении, и оно парило прямо над головами зрителей. Мне стало интересно: кто этот человек и чего добивается? Я как-то сразу понял, что он в любом случае не ровня остальным героям журнала (там был человек с раздвоенным пенисом, экстремальные развлечения с корсетами и все в таком роде).

Позже, на барселонском фестивале «Арт футура», я видел другое, роботизированное представление. Я сидел в темном кинозале, где на нескольких экранах крутили какую-то скукоту, и не мог оторваться от крошечного дисплея, по которому показывали нечто ужасное.

Как я выяснил позже, Стеларк выступал там со своей третьей механической рукой, однако я видел какую-то невообразимую химеру посреди сложнейшего лабиринта. Мне казалось, что важна не сама сущность, вызванная им к жизни, а именно лабиринт, возникший с ее появлением.

Эти удивительные образы вдобавок казались мне прямым физическим воплощением картины Марселя Дюшана «Обнаженная, спускающаяся по лестнице, № 2».

Мне искусство Стеларка никогда не казалось «футуристическим» – в этом случае оно бы просто не вызвало у меня никакого отклика. Скорее это что-то из разряда цирковых представлений, ярмарочных уродцев, заспиртованных органов и стараний изобретателя-самоучки. Оно в одном ряду с орнитоптером Леонардо, причудливыми велосипедами XIX века и гальванизацией трупов в Викторианскую эпоху. Речь не идет об отсталости. Оно вне времени. Каждое представление – словно мгновение, запечатленное Хамфри Дженнингсом в его «Пандемониуме»[34], момент полнейшей когнитивной дизъюнкции в связи с явлением новых технологий.

Я очень рад, что эта книга увидела свет, и с нетерпением жду, когда бессмертные частички знаменитого «тела» Стеларка появятся в музеях по всему миру.

Движения Стеларка – речь постгуманизма.

В 1981 году в одном из своих первых фантастических рассказов я употребил слово «киберпространство», и с тех пор в нем хотят видеть некий прототип Интернета. При этом кое-кто удивляется, что я не пользуюсь электронной почтой. По правде говоря, я избегал ее потому, что ленив и люблю сидеть, уставившись в пустоту (именно оттуда к писателям приходят романы), а еще потому, что не отвечать на письма – пусть и электронные – как-то неловко.

Зато я активно брожу по всемирной паутине. Кому-то это кажется странным, а моей жене и вовсе извращением. Я же чую тут большие перемены и новые возможности, которые не просматривались в более ранних инкарнациях Сети.

Я родился в 1948 году и не помню жизни без телевизора, хотя должен был ее застать. Смутно припоминаю, как дома появился темно-коричневый предмет мебели с прочными бакелитовыми ручками и экраном, как у сегодняшних ноутбуков.

Сначала показывали только «снег», а по ночам похожую на мишень настроечную таблицу – ее-то тогда многие и смотрели.

Бродя в Интернете, я вспоминаю те времена. Мне кажется, всемирная паутина с ее скромными чудесами – не более чем настроечная таблица для той полноценной информационной среды, которая появится в XXI веке. Впрочем, я даже близко не представляю, что это будет за среда.

Я рос на Юге, и в эпоху деревянных телевизоров там отдыхали, сидя на веранде с дымящейся сигаретой и холодным чаем, беседуя или уставившись в пустоту. И еще удили рыбу.

Временами Интернет напоминает мне ловлю рыбы, а вот беседу – никогда. Впрочем, сидеть, уставившись в пустоту, там тоже можно. Один мой приятель говорит, что «бродить по всемирной паутине» (метафора, к слову, сомнительная, как и «информационная магистраль») – это все равно что «читать журнал со склеенными страницами». Я терпеливо жду, пока загрузится подборка пиратских записей какого-нибудь японского фаната «Битлз», а жена с опаской качает головой.

– Они же из Японии!

Она все равно не понимает и идет в сад любоваться цветами.

А я остаюсь. Я подсел. Можно ли считать отдыхом эти ленивые прогулки по случайно попавшимся на моем пути виртуальным островкам? Или мне все же видится в них некая более активная функция? Многообразие Интернета стремится к бесконечности. Здесь можно найти всё. Словно роешься в безднах мирового сознания. Наверняка на каком-нибудь сайте есть даже то, чего больше нет…