Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний вечер я провожу с Коуплендом и еще одним приятелем в Синдзюку. Такое трудно забыть. Безымянные неоновые улицы сияют всеми известными разновидностями электронной рекламы, а видеоэкраны какой-то нереальной четкости и ширины чуть расплываются в пелене дождя. Японцы знают: сделай телевизор побольше – и все будет отлично.
Нет, неправы были французские ситуационисты со своим «Обществом спектакля». Вот же оно, прямо здесь! И оно мне нравится. Ночной Синдзюку – это место сумасшедшей красоты, причем из всех красивых мест – самое сумасшедшее. Сочетание – высший класс.
Сегодня я гляжу на японцев, которые занимаются своими делами посреди этого электрокитча, между торчащих отовсюду экранов, в эпицентре хаотично-неизменной бури рекламного неона; и я понимаю: Япония – это все еще будущее. Даже если головокружение прошло, то лишь потому, что японцы выбрались из тоннеля ускоренных перемен. Токио первым прочно утвердился в двадцать первом веке, и именно здесь, в самом современном городе нашей планеты, и находится ее центр.
В мире, где новые технологии рванули по экспоненте, у японцев есть преимущество: они знают, как тут жить. Этих перемен никто не инициировал, они начались сами и не хотят прекращаться – а японцы живут в таком режиме уже больше сотни лет.
Сегодня они спокойно гуляют, и жизнь течет под светом гигантских экранов. Настоящие гроссмейстеры этой игры.
На дворе XXI век. Наконец-то они дома.
Перечитывая этот материал, я чувствую, что должен журналу Wired статью.
Не столько потому, что бессовестно (хотя и менее красноречиво) передрал лучшую часть статьи для «Обсервера», которую вы уже прочли в этом сборнике, сколько из-за приключившегося тогда внутреннего конфликта между художественным и нехудожественным текстом. Все стоящее, что я видел в Токио (помимо переходящей улицу австралийки), целиком ушло в «Распознавание образов», которое я в то время писал. Токио Кейс в «Распознавании образов» – это Токио, посещенный мною на деньги (и немалые) журнала Wired. И ровным счетом ничего я не мог оторвать от своих впечатлений для Wired. Никакими силами. Писательское пространство было полностью занято – во мне просто не оставалось места для требуемой работы, отсюда и поверхностность статьи. Конечно, надо было исхитриться и отыскать какой-то внутренний проулок, однако я сумел лишь выдать халтуру.
1977
Что касается панк-культуры, то с точки зрения платформ искусственной памяти XXI века я не был таким уж панком. В семьдесят седьмом году точно.
При том, что «Роллингов» я предпочитал «Битлз», тогда я скорее склонялся не к «Пистолз», а к «Клэш». Особым фанатом я не был. По утверждениям сегодняшних «Гугла» с «Википедией», в семьдесят седьмом я потреблял в основном классический паб-рок от лейбла «Стифф рекордз» – Элвис Костелло, Иэн Дьюри, Ник Лоу и даже «Реклесс Эрик». Мне эта музыка нравилась и тогда, и сейчас, и я бы рад был познакомиться с кем-нибудь, кому она тоже по душе – вот только мне все больше встречались люди, которым лишь бы клеймить всех исполнителей как полный отстой. Так они и всех моих любимцев туда мигом запишут. Мне это никогда не нравилось. Можете не любить то, что люблю я, но уж на ваш список «полного отстоя» мне точно плевать.
Что касается музыки, лично мне не нужно никакого обсуждения в широком кругу. И вообще ни в каком кругу. И катитесь вы со своим «чем меньше, тем лучше»! Я просто хочу послушать «Yankee Wheels» группы «Jane Aire and the Belvederes». (Как выяснилось, она есть на Ютьюб. Все-таки немного то.)
Первый альбом Патти Смит прислал мне в 1975 году Ленни из Торонто. Как-то в шестьдесят седьмом мы зашли там в музыкальный магазин «Сэм – рекорд мэн» и наткнулись на пластинку группы под названием «Велвет андеграунд». Ленни купил ее, мы притащили пластинку в его комнатушку. Тогда-то в моей душе прочно поселился панк-рок – с существенной примесью того, что в тот момент еще никто не додумался назвать «гаражным роком». Что-то отдаленно похожее я ощущал, когда слушал «Dirty Water» группы «The Standells» двадцать или тридцать раз подряд. Было в этой песне нечто мимолетное, что не ухватишь без долгих шаманских плясок. А у этих красавцев с банановой кожурой[24] то же самое – но вот оно, прямо перед глазами. Стоящая вещь! Через пару дней я вернулся и купил себе точно такую же – это первая пластинка, купленная мной в Канаде. Слушать мне ее было не на чем, да и жить тогда было негде. Я провел «Лето любви» с альбомом «Велвет андеграунд» под мышкой.
Я уже как-то писал, что самое поразительное в этом альбоме: я тогда и подумать не мог, что выпущенного чуть раньше «Сержанта Пеппера» сочтут куда более эпохальной вещью. Ведь тогда этого еще не случилось. В тот момент мне казалось, что вся будущая поп-музыка вполне могла бы вырасти из пластинки с банановой кожурой, которая еще как-то связана с этим вашим Уорхолом.
В конверте от Ленни не было ни строчки – только пластинка «Horses». Я поставил ее и сразу понял: он знал, что я обязательно вспомню нашу предыдущую покупку. Патти Смит – это совсем другая музыка, но тут никак не обошлось без «Велвет андеграунд», без их влияния. Это был внешний мир. Мир вне контркультуры.
Контркультура на тот момент переживала тоскливые времена – она, грубо говоря, победила. «Нормальные» люди (так мы их называли) сидели на кислоте, а хиппи осваивали кокаин и торговлю недвижимостью. Выглядело это мерзко до боли, а включив радио, хотелось рыдать от тоски.
Патти Смит и «Horses» были моим спасательным кругом. Потом я (кажется, по объявлению на последней странице «Роллинг стоун») купил обе части «Little Johnny Jewel» на семидюймовом сингле («Орк рекордс», моно, 45 оборотов). Особенно я оценил диковатое для семьдесят пятого года сочетание – семь дюймов, моно при скорости сорок пять. Особая прелесть отмирающего формата… Их-то, вместе с Патти Смит и старыми пластинками «Велвет», я и слушал. «Даже несмотря на ампутацию», – как, помнится, пел Лу Рид[25]. Кстати, сольные альбомы Лу Рида тоже здорово меня выручали.
Впрочем, тогда, в эпоху до Интернета, я толком не понимал, что творится кругом. Из Ванкувера мне было никак не разглядеть мир вне контркультуры.
Все поменялось в семьдесят седьмом, когда я приехал в Торонто впервые с тех пор, как в семьдесят втором обосновался в Ванкувере. Приятель, у которого я остановился, жил в пределах слышимости первого в городе панк-клуба «Крэш-энд-берн», который только что открылся. Я ходил на выступления «Нервс» (кажется, эта группа была из Лос-Анджелеса), «Диодс» (эти точно из Торонто) и вообще впервые попробовал панк-рок живьем. Ну, не совсем жесткий панк, а так – когда галстук мокрый от пота и в глазах звезды.
