чем новый учитель. В «Романе об Александре» юный царевич упрекает Аристотеля, когда тот спрашивает учеников, какие милости они окажут ему, когда унаследуют положение своих отцов. «Зачем вы спрашиваете меня о том, что произойдет в будущем, – ответил Александр, – если у вас нет уверенности в том, что произойдет завтра?»[354] Это, конечно, литературный вымысел, но учитель и царственный ученик наверняка на многое смотрели по-разному. Позже они и вовсе расходились во мнениях по целому ряду вопросов, включая отношения с варварами. Наилучшим образом жизни для Аристотеля была жизнь, проведенная в спокойном созерцании; для Александра – в действии и познании природы божественного. Один фрагмент из утерянного сочинения по философии сообщает, что царевич жаловался Филиппу на наставника, отвергая его рассуждения против Никагора, тирана Зелеи, и насмехаясь над его претензией быть воплощением бога Гермеса. Александр, очевидно, думал иначе, и это дает нам редкое свидетельство о его раннем религиозном мировоззрении[355]. Однако связь между учеником и учителем в Античности имела особый статус, и нет причин сомневаться в том, что их отношения были дружескими и между ними даже существовала привязанность. Плутарх, всегда стремившийся подчеркнуть философскую сторону личности Александра, пишет, что он полюбил Аристотеля и восхищался им, пожалуй, больше, чем Филиппом, потому что один дал ему жизнь, а другой научил его, как прожить эту жизнь благородно[356].

Тем, кто захочет прикоснуться к сути аристотелевских лекций, не придется долго искать. До нас дошел целый корпус философских трудов, занимающий значительную часть полок в любом книжном магазине или библиотеке. К сожалению, ни одного из публичных выступлений Аристотеля, которые в античную эпоху вызывали восхищение, не сохранилось; то, что осталось, по оценкам специалистов, составляет лишь пятую часть написанного при жизни и, как полагают, является конспектами его лекций. Они нелегки для восприятия и требуют постоянной концентрации внимания, недаром поэт XVIII века Томас Грей сравнил их чтение с поеданием сухого сена[357]. Современный читатель сталкивается с теми же трудностями, что и древние ученики, которые слушали учителя, прогуливаясь по затененному портику школы. Легко отвлечься, особенно если у нас нет возможности задать вопросы, чтобы прояснить непонятное. Однако те, кто терпеливо следил за цепочкой логических суждений, получали в награду моменты подлинного озарения. Для IV века до н. э. это были смелые мысли, даже дерзкие и экстраординарные. Практика ходьбы и разговора определяла аристотелевский подход к философии. Он и его преемники стали известны как перипатетики, слово это происходит от греческого «ходить, прогуливаться». Согласно одному преданию, идея такого способа преподавания первоначально родилась в Македонии. Диоген Лаэртский, создавший жизнеописание Аристотеля, упоминает, что, когда Александр выздоравливал от болезни, учитель присоединялся к нему на ежедневных прогулках, во время которых они обсуждали ряд тем, чтобы скоротать время, а ходьба стимулировала мышление[358].

Что именно входило в учебную программу в Миезе, долгое время оставалось предметом споров. Этот период не упоминается напрямую ни в одной из сохранившихся работ Аристотеля. Плутарх в «Жизнеописании Александра» указывает в качестве тем обсуждения этические и политические доктрины, что вполне правдоподобно. Аристотель особенно заботился о том, чтобы сформировать добродетельного человека; сохранившиеся трактаты «Никомахова этика» и «Евдемова этика» относятся к числу его самых знаменитых произведений. Очевидно, предполагалось и изучение политики. В течение жизни Аристотель собрал сведения о более чем 150 базовых законах греческих полисов, чтобы понять принципы действия при разных типах правления, – предмет этот был как никогда актуален в период масштабного вмешательства Македонии в дела Греции. Собрание законов дополняло знаменитый труд Аристотеля, озаглавленный «Политика»: в нем он исследует различные системы правления, давая настоящий мастер-класс по политической философии. Считается, что основная часть этого произведения была создана во время пребывания Аристотеля в Лицее / Ликеоне (335–323/2 годы до н. э.), но нет сомнений, что текст основан на вдумчивых исследованиях, интерес к которым не угасал на протяжении всей жизни Аристотеля. Один поздний источник утверждает, что заказчиками этого сочинения были Филипп и Александр[359]. Другой вопрос – как часто учитель и ученик обсуждали подобные темы во время обучающих прогулок в Миезе. Аристотель однажды написал, что «юноша не годится для лекций по политологии, потому что не разбирается в практических делах жизни, из которых политика черпает свои предпосылки и содержание»[360].

Один из афинских соперников Аристотеля дает драгоценное описание другого предмета, которым занимались в Миезе. Исократ был престарелым учителем и главой престижной школы в Афинах, специализировавшейся на искусстве публичных выступлений. Он проповедовал преимущества своей образовательной системы для подготовки молодых людей к реалиям политической и гражданской жизни и высмеивал философов Академии, которые, по его мнению, впустую тратили время на теорию, не принося никакой пользы своим ученикам. Примерно в 342 году до н. э. он написал письмо Александру, составленное образцовым дипломатическим языком и оставляющее терпкий привкус кислого винограда. Вероятно, причиной самого письма и его тональности послужило то, что в качестве наставника для сына Филипп выбрал философа Академии, а не одного из последователей Исократа, например Феопомпа, который также провел некоторое время при македонском дворе[361]. Исократ призывает Александра отказаться от критики (приема оспаривания темы с двух противоположных сторон) в пользу исократовского подхода к риторике. Реакция Александра неизвестна, но ему должно было польстить внимание передовых умов того времени к процессу его обучения.

Исократ, однако, был не в состоянии оценить обычаи македонского общества, где ценились свобода слова и возможность диспута между царем и его соотечественниками. Обсуждение темы с противоположных сторон тренировало ум и развивало способность вести дискуссию, отстаивая свои аргументы. Ученик мог взвесить все за и против любого предмета, чтобы принять обоснованное решение. Это также поддерживало дух соперничества, ведь каждый юноша претендовал на победу, что и составляло подход Аристотеля к риторике, поскольку он стремился сочетать мудрость с ораторским красноречием[362].

Метод, очевидно, оставался популярным в кругу Александра и его друзей, и они продолжали практиковать его, когда отправились в Азию. На одну пирушку был приглашен Каллисфен, родственник Аристотеля и официальный летописец кампании. Собравшиеся развлекались, и, когда общая чаша дошла до Каллисфена, ему предложили вознести хвалу македонянам. Каллисфен произнес воодушевляющую речь, которая имела такой успех, что все аплодировали и бросали в него гирлянды – знак особой чести. Александр был доволен выступлением, но счел задачу слишком легкой. Он процитировал строчку из «Вакханок» Еврипида: «Когда умен оратор и предмет / Искусно выбран им, не диво речью / Ему пленить сердца»[363][364]. Затем он дал Каллисфену более сложную и опасную задачу. «Но покажи нам силу своего красноречия… обличением македонян, чтобы они могли стать еще лучше, узнав свои недостатки». Каллисфен согласился, однако это был уже не гимнасий: в пиршественном зале собрались не мальчики, а закаленные в боях воины. Аристотель, вероятно, сказал бы, что ему не хватило здравого смысла, но Каллисфен на мгновение забыл, с кем имеет дело[365]. Он пустился в ожесточенные разглагольствования против македонян. Лица окаменели, все замолчали. Кровь закипела в жилах, когда Каллисфен заявил, что только распри между греками позволили Филиппу прийти к власти. Он даже процитировал пословицу: «Во время мятежа и низкий человек в чести»[366]. Александр ответил, что Каллисфен представил доказательства «не своего красноречия, а своей недоброжелательности к македонянам». Его дни были сочтены.

Еще несколько предметов, вероятно, входили в учебную программу Миезы. Плутарх упоминает искусство врачевания, основываясь на письмах, в которых Александр помогал своим Спутникам советами по лечению[367]. Письма, на которые опирается Плутарх, могли быть фальшивками – эпистолярный жанр приукрашивал реальность и включал немало поздних текстов, формируя своеобразную традицию. То, что Александр имел некоторые познания в медицине, вполне правдоподобно. Македонский царь отвечал за здоровье своего народа как в мирное, так и в военное время, а также был прямым посредником в общении с богами-целителями. Болезни и травмы были обычным делом, и благоразумно при таких условиях знать целебные свойства некоторых растений[368]. Ранний интерес к медицине царевичу могли привить Филипп Акарнанский, врач, который с детства заботился о здоровье Александра, и Олимпиада, серьезно относившаяся к благополучию сына.

Трудно найти более подходящее место для изучения медицины, чем предгорья Вермиона. Изобилие цветов и трав сделало их фармацевтической Меккой,