А, возможно, я была так слаба и несчастна в тот момент, что очередная забота Бориса стала последней каплей, переломившей мое недоверие. И я поняла, что нужна ему. Так сильно нужна, что он готов был отдать мне все, что у него было. Даже так необходимую для выздоровления магию.

Не знаю, почему все случилось именно так. Но сейчас я ощущала себя немного странно. Как будто бы пыльным мешком ударенная. И эта пыль теперь вилась вокруг меня, мешая видеть, не давая дышать и, вообще, создавая легкое головокружение…

— Борис, — прошептала я тихо, не в силах сдержаться, — я тебя оказывается люблю…

Спекшиеся и пересохшие губы подчинялись плохо. Голос был хриплым после рыданий, а дыхание еще не восстановилось.

Борис, конечно же, ничего не ответил. Снова был без сознания, как и вчера после того, как зажег огонь в костре…

Пузик, словно что-то почуяв, замер рядом со мной и все это время лежал тихо и молча, как будто бы давая мне возможность разобраться в себе. А после того, как я закончила говорить, радостно затявкал. Как будто бы что-то понял. А может так и было. Может быть он уже знал то, что мне стало очевидно только сейчас…

И снова внезапно до меня дошло, что может быть Борис отдал для моей защиты гораздо больше, чем просто магию… Эта мысль острым лезвием прошлась по сердцу, вызывая ужас. Я мгновенно вскочила на ноги и, подбежав к другому краю шалаша, откинула доску, за которой пряталась голова Бориса.

Он по-прежнему был мертвенно бледным с глубоко запавшими глазами, окаймленными темно-синими кругами. Губы сжатые в ниточку оставались обескровленными, а подбородок, кажется, стал еще острее. Но он все еще был жив и дышал. От облегчения, затопившего все мое существо, я плюхнулась на землю и радостно засмеялась. И в это мгновение я испытала самое настоящее счастье.

Ничего не изменилось вокруг с момента моего пробуждения. У нас как и раньше не было еды, одежды, крыши над головой. Но сейчас все это казалось мне настолько незначительным, что не стоило даже обращать внимания. Главное, Борис жив и мы вместе. А все остальное ерунда. С остальным мы справимся.

Я чувствовала необыкновенный прилив сил. Сейчас я могла все. Мне ничего не было страшно. Первым делом я разобрала «шалаш», чтобы высушить одежду Бориса. Его нога выглядела точно так же, как и вчера. Радовало, что хуже не стало.

Чтобы он согрелся как можно быстрее попыталась стянуть с него мокрую одежду. Но ничего не вышло, у меня не хватало сил. Поэтому я бросила бесперспективное занятие и решила развести большой костер поближе к дереву.

Во-первых, Борис просохнет быстрее. А, во-вторых, вечером я сгребу угли в сторону и перенесу постель на место костра. Прогретая земля будет долго отдавать тепло, и мы не замерзнем в самую холодную ночь, даже если пойдет дождь. Раз уж у меня не получается сделать крышу, надо выходить из положения другими способами.

Угли переночевали в кастрюле, с края доски подтекало, и на дне кастрюли обнаружилась вода. Несколько угольков сохранили жар, и через короткое время костер уже вовсю полыхал, хотя пламя недовольно шипело на отсыревших дровах, которые я притащила из мокрого леса.

По пути я нарвала нащипала кору с ивы, и листочки мать-и-мачехи с северного склона оврага. Вспомнила, что эти травки отлично помогают при воспалении. То, что нужно для Бориса. Магия магией, а дополнительная помощь организму не помешает. И мне тоже. К тому же пить отвар, даже не самый вкусный, а кора явно отдавала горечью, гораздо вкуснее, чем просто кипяток.

Последняя зомби-рыба все еще шевелилась на кукане и разевала рот в мою сторону, словно пытаясь укусить, но меня ее попытки больше не пугали. Я, крепко держа ее за туловище, безжалостно вспорола брюхо столовым ножом. Принюхалась… Да, селедка, как говориться, второй свежести. Но ничего. Теперь буду знать, что несмотря на бодрый вид, не-живая рыба тухнет точно так же, как обычная.

Я обмазала тушку глиной и бросила на угли. Отравиться я не боялась, требуха всегда начинает гнить быстрее самой рыбы, а значит тушка вполне пригодна в пищу. А на будущее надо хранить рыбу в том магическом ларе-холодильнике. Притащить его сюда я не смогу, он слишком тяжел. Но ничего, я мысленно улыбнулась, до развалин не два километра, дойду.

Пока рыба готовилась, а отвар коры ивы и мать-и-мачехи настаивался, я раскапывала развалины, как вчера складывая добытое в две кучи: стройматериалы и бытовая утварь. Мне удалось добраться до одного из узлов, которые мы приготовили. Он оказался зажат упавшим шкафом и вытащить его целиком у меня не получилось. Тяжелый и массивный шкаф лежал неподвижно, несмотря на все мои старания.

Но зато я нашла топор. Он, конечно, был тяжеловат для моей руки, но ничего, привыкну. А с помощью него и такой-то матери я смогу разобрать остатки рындвана до гвоздика. И этот шкаф тоже. В узле были сложена постель, а она была нужна нам прямо сейчас. Спать на голой земле или на прутьях сомнительное удовольствие.

К обеду стало жарко. Я скинула куртку и осталась в одной рубашке. С помощью топора мне удалось добыть из развалин много полезного. Постель, которую я сразу же развесила сушиться. Под ночным дождем подушки, матрас и одеяло отсырели. Узел с посудой и приправами. Большая часть тарелок и чашек разбилась, однако у меня теперь была еще пара кастрюль и сковородок. И самое главное, у меня была соль. И каша из промокшего и раскисшего под дождем рогоза получилась гораздо вкуснее, чем вчера.

Пока отдыхала после обеда, снова разложила рогоз сушиться… Он теперь, конечно, не годился для хранения, но в качестве подстилки еще пойдет. Мне было жаль своих трудов по заготовке провианта, которую противный дождь свел на нет.

Зато теперь я знала, что должна сделать в первую очередь. Нам нужна была надежная крыша над головой. И это должен быть достаточно просторный дом, чтобы хранить там запасы. Шалаш, который я хотела построить и тем более который построила, не годился.

А пока крыши нет, никакого смысла тратить время на сбор рогоза тоже нет. Он пропадет при первом же дожде…

Пока жевала клейкую массу, мерзко попахивающую мокрым сеном, думала. И решила, что самым лучшим вариантом будет построить дом не здесь, а возле пещеры. Прямо на входе. Тем более прямо над лазом там нависает довольно большой плоский камень, похожий на козырек.