Дверь с громким щелчком захлопывается, и меня окутывает тишина квартиры, в которой я не был около месяца. Вдыхаю спертый воздух и вглядываюсь в темноту, потом щелкаю переключателем и несколько раз моргаю, чтобы привыкнуть к свету. Квартира кажется чужой, а атмосфера – давящей и неуютной.

Положив сумку в угол, делаю несколько неуверенных шагов по коридору. Все так, как я оставил. У входной двери беспорядочно валяется обувь, по комнате, которая служит мне одновременно и спальней, и гостиной, разбросана одежда. На кухне грязные стаканы и тарелки, открытая упаковка хлеба, уже покрывшегося плесенью. Ставни опущены, и я не собираюсь поднимать их, впускать внутрь солнце и мир. Я стою на пороге, разделяющем две комнаты, и чувствую: квартира изменилась, хотя и выглядит как прежде.

Фыркнув, потираю лоб. Нет, не так. Это я изменился. Сегодняшний я – не тот человек, который уходил отсюда в последний раз.

Чувствуя, как за висками стучит головная боль, медленно иду в крошечную ванную и бросаю взгляд на зеркало над раковиной. Обожженная кожа остается чувствительной и побаливает. А может, это фантомная боль – да, скорее всего, так и есть, потому что я на сто процентов уверен, что мои обезболивающие действуют.

Завтра. Завтра я посмотрю на свои шрамы. На каждый. Подойду к зеркалу и осмотрю свое тело.

Выйдя из ванной, понимаю, что у меня в квартире атмосфера хуже, чем в больничной палате. Сьерры здесь нет. Она не придет навестить меня тайком. Я один. Засыпая по вечерам, можно не надеяться, что утром она окажется у моей кровати. Какое разочарование.

Ничего не делать – подавляет. У меня вынужденный отпуск, я не могу пойти на работу, и не хочется ни читать, ни смотреть телик, ни валяться в кровати – последние несколько недель я только это и делал. Но царящая здесь тишина невыносима.

– Проклятье!

Хватаю бумажник и ключи и выхожу из квартиры, собираясь пройтись по магазинам. Неподалеку находится хорошая овощная лавка, а через две улицы – супермаркет. Прибраться я еще успею, спешить некуда. В конце концов, дома меня никто не ждет, и спать я не хочу. Из-за кошмаров. Я не всегда помню, что мне снилось, но просыпаюсь в поту и тяжело дыша – с гнетущим чувством, которое не хочет отпускать. Кошмар остается кошмаром независимо от того, помнит его разум или только тело.

Светит солнце, но сейчас, в октябре, не так обжигающе жарко. Хоть что-то.

Я решаю провести время с пользой и звоню маме. В последний раз мы созванивались несколько дней назад.

– Митч? – с надеждой спрашивает она, и я улыбаюсь.

– Sí.

– Рада слышать твой голос, – говорит мама и резко замолкает. – Почему у тебя так громко? ¿Todo bien?

– Меня сегодня выписали.

Ее счастливый возглас отдается у меня в ушах. Она рада, она смеется. Но недолго.

– Почему ты плачешь? Все хорошо.

Услышав на другом конце линии тяжкий вздох, сглатываю подступившие слезы.

– Как хорошо, что все наладилось.

Я тоже. Пусть и понимаю, что далеко не все…

– Твой отец на работе. Lo siento, – говорит мама. Я знаю, что ему тоже хотелось бы поговорить со мной.

– Передавай ему привет от меня.

– ¡Claro! Твои братья и сестры живы и здоровы и жаждут с тобой увидеться.

– Скоро вернусь домой.

– С тобой точно все в порядке? – настойчиво спрашивает она.

– Да.

Но это только половина правды, и, как бы больно мне ни было, я не могу ей рассказать – сначала нужно все обдумать.

– Созвонимся на днях?

– До скорой встречи, cariño. Дай знать, если тебе что-нибудь понадобится. ¡Te quiero!

– Я тебя тоже. – Завершаю звонок.

Мне требуется некоторое время, чтобы избавиться от тяжелого чувства, которому не могу дать названия. Так странно, что я больше не на больничной койке. И что меня прежнего больше нет…

Чуть позже, прогулочным шагом возвращаясь домой с покупками, я стараюсь не думать о Сьерре – но безуспешно, потому что на каждом углу мне встречаются влюбленные парочки. Смотрю, как они заигрывают друг с другом, улыбаются, целуются. Ужасно. Неужели их всегда было так много?

Mierda! До чего утомительно.

Опустив голову, добираюсь до квартиры и, войдя внутрь, обессиленно приваливаюсь к двери. Несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, а потом иду на кухню и приступаю к работе. Готовка пойдет мне на пользу – всегда так было. Готовить и потом собираться за столом – это лучший способ справиться с тревожностью и себя «заземлить». Уж если приготовление мексиканской еды не сможет меня отвлечь, ничто не сможет.

У меня есть все, чтобы приготовить вкусные домашние энчилады и тако, и я без промедления принимаюсь за дело.

Сначала чищу, а потом жарю сальса-роху, которая понадобится для энчилад. Когда соус готов, режу лук. Нож у меня ужасно тупой, поэтому я плачу так, словно отрубил себе палец. Затем наступает очередь чеснока и куриной грудки. Обжариваю их с луком, приправляю солью, перцем, порошком паприки и щепоткой перца чили. Смазываю кукурузные тортильи сальсой, сверху кладу халапеньо, сушеные бобы, кукурузу и курицу и посыпаю все тертым сыром. Оценив результат, решаю, что сыра маловато, и добавляю еще. Аккуратно сворачиваю тортилью и выкладываю ее в форму для запекания, потом повторяю то же с остальными. В конце заливаю их остатками соуса и сыра и ставлю в духовку на полчаса. У меня осталось много продуктов, поэтому я готовлю еще одну партию тортилий, на этот раз – с добавлением домашнего гуакамоле. Готово. Теперь очередь тако.

Прогулка по магазинам и готовка пошли мне на пользу – пусть и оказались утомительными. Мои конечности тяжелеют, и зеваю я все чаще. Я едва держусь на ногах, пусть и всего несколько часов, как поднялся с постели. Неприятно признавать, но, видимо, мое утро было слишком активным для человека, который только что выписался из больницы.

«Пожалуй, надо передохнуть», – думаю после уборки на кухне и, присев к столу, утыкаюсь лицом в руки. Чувствую усталость, но это приятная усталость. В голове становится пусто, и я вдыхаю запах мексиканской еды, которую приготовил в таком количестве, что хватит на несколько дней. Но внезапно запах меняется, становится более резким, щекочет ноздри. Накатывает тошнота. Повсюду дым и огонь. Больше ничего. Дым, огонь, жара. Я не могу сдвинуться с места, уйти, закричать. Я в ловушке и вынужден смотреть, как пламя подбирается ближе. Поднимается по моим штанам, и мне кажется, словно оно хочет поздороваться. По-дружески. Но потом огненные языки перекидываются на меня, я тону в них,