Выражение его лица изменилось. Он резко выпрямился, подошел к маленькому шкафчику, взял инструменты, она не смела его прервать, ждала молча, пока он не закончит. Он поймал ее испуганный взгляд.

— Пошли домой, крошка. Вы меня уже достали своими отчаянными взорами. Разумно было бы упаковать ваши вещи и отправить первым же рейсом домой.

Она подняла свои тонкие руки к вискам:

— У меня чувство, что вы меня водите кругами, покуда я не приду в изначальную точку. Подождите минуточку. С вами никогда не хватает времени сосредоточиться.

— Вы всегда будете в таком положении, моя овечка. — Он с церемонной элегантностью повлек ее к двери, наружу, в ночь.

Все вокруг было погружено в зелено-чернильные тени. Маленькое светлое облачко прикрыло луну…

— Мы позабыли фонарик, — внезапно встревожилась она.

— Обойдемся, — ответствовал он.

Но теперь она занервничала. Тяжелый имбирный и жасминный запах наполнил атмосферу. Никогда еще она себя не ощущала столь уязвимой. Все это могло обернуться печальным, унизительным образом. Адам Брокуэй был совершенно ей недоступен. Она не могла сравнить его с Гэвином, не могла вообще его с кем-либо сравнивать. Все же она не настолько сверхвозбудима, чтобы представлять себя в связи с каждым встретившимся привлекательным мужчиной. Она усмехнулась в темноте. Разумеется, нет, это просто смешно! Дэвид, к примеру, ничуть ее не взволновал. Единственной ее любовью был Гэвин, да и то задним числом оказалось, что она его вовсе не любила. Ей бы быть опытнее, тогда бы она смогла найти себя в этой жизни.

Пляж, коралловый берег, весь этот замерший под луной пейзаж оставлял иллюзию полного одиночества перед безбрежным океаном. Лагуна фосфоресцировала синим светом, кое-где взметались серебристые стайки рыб. Ветер опять растрепал ей волосы. Она двигалась, не в силах отвлечься от мыслей о человеке рядом с ней. Она сжала его руку, издав какой-то придушенный звук.

— Что это? Шизофрения или что? — насмешничал он. — Наверное, часть сценария, в вас умирает актриса.

Она со злостью вырвалась, ее нервозность переходила в лихорадочное состояние. Неужели он думает, она специально натыкается на него? Через несколько ярдов она вдруг споткнулась о какой-то пушистый комок. Она нагнулась посмотреть: это был Рилла, котенок с кухни. Она засмеялась и подняла ее, поглаживая настороженные ушки.

Адам подошел к ней легко и быстро.

— Ну вот, я был прав насчет вас. Вам теперь не хватает только помела.

— А вам рогов! — оборвала она его. Как он смеет смеяться над ней все время!

— Отпустите кошку!

Она отшатнулась с котенком в руках, но Рилла уже развернулась и спрыгнула на песок. Теперь она была совсем беззащитна.

— Трудно сказать, кто нервничает больше, вы или кошка, — произнес он хладнокровно. Он обхватил руками ее голову, глядя ей в лицо. Она не желала вырываться, хотя следовало бы. Это ей диктовала ее гордость.

— Не сопротивляйтесь! Это все равно как сила тяготения!

Его рот приблизился, не встречая сопротивления. Секунды тянулись, а она жаждала этого, ждала, ждала всю жизнь, сколько себя помнила. Она понимала, что не должна поддаваться чувствам, но, обессилев, слышала только шум прибоя в ушах. Ее пронзила дрожь, она пискнула, он лишь крепче прижал ее к себе и прошептал что-то, но она не слышала. Все внутри нее затрепетало, голова откинулась ему на плечо, тяжелые волосы рассыпались ему на руки. В висках у нее стучало. Она застонала. Он приподнял ее голову и заглянул в полуприкрытые веки. Она была будто в трансе. Глаза ее открылись, расширились, зрачки увеличились. Она не могла разглядеть выражения его лица — лунный свет падал ей прямо в глаза. Казалось, она потеряла всякое представление о времени и пространстве, она готова была пребывать в этом положении вечно.

— Ну а теперь, — произнес он четко, — вы расскажете мне то, что я хочу знать. Кто и что вы есть?

Он словно подбросил хвороста в костер. Ее униженная гордость нашла выход. Это был дьявол, жестокий и искусный, идущий к своей цели с усмешкой сатира на устах. Тело ее невольно отозвалось на ее чувства. Ее рука дернулась и задела его лицо. Наступила гнетущая тишина, она была близка к панике, сознавая его силу. Она пыталась предугадать его намерения, но ее разум не поспевал за ситуацией.

— О, Адам, пожалуйста, простите! — заикаясь, стала она извиняться, ненавидя себя в этот миг за трусость. — Вы ведь не собираетесь бросить меня в пучину? — Ее голос оборвался, все это представлялось немыслимым сном — сейчас она проснется и увидит Тину.

Он не обращал внимания, как будто не слышал ее. Готовясь к яростному сопротивлению, она в то же время умоляла:

— Вы не можете… вы не должны!

— Вот как? — вырвалось у него сквозь зубы.

Клэр потерпела полное поражение. Она съежилась и расплакалась.

Гнев Адама улетучился, словно его и не было. Он отпустил ее с непроницаемым видом.

— Если я не уберусь отсюда поскорее, — процедил он, — я, наверное, рехнусь. Что за странную маску вы носите? Дитя в женщине, женщина в ребенке. Все равно что заниматься любовью с лунным лучом — взбеситься можно! Перестаньте плакать, я и так знаю, что вы можете допечь. Интересно, как вам удалось уберечься в прошлом?

— У меня нет прошлого! — в ярости прокричала она, и это заявление прозвучало чуть ли не мистически.

Он мрачно ухмыльнулся:

— Ну, на сегодня, по крайней мере, я хочу оставить подозрения. Ради Бога, пошли обратно в дом, пока Надя готовится к допросу при свечах.

Он не очень вежливо подтолкнул ее вперед. Где-то высоко в пальмах ночная птица взывала к своим сородичам меланхолической песнью, вторя ветру. Клэр перевела взор к звездам, они были так далеки! Столкновение с Тининым дядей Броком принесло свои плоды. Она его полюбила! Ее так поразила эта мысль, что она остановилась. Словно заподозрив ее в хитрости, он обхватил ее рукой. Пират, захватчик, грубиян! — пронеслось вихрем в ее голове, на грани истерики. Теряя самообладание, она снова оперлась на эту жесткую руку.

— Ненавижу вас! — вырвалось у нее полушепотом.

— И я вас ненавижу, будь вы прокляты! — бросил он с обидной неумолимостью, вновь склоняясь к ней.

Она сделала чрезвычайное усилие, стараясь уклониться, и ее гладкая кожа лишь скользнула по его жесткому лицу.

— Попробуйте еще! — усмехнулся он и вдруг отпустил ее.

Огни в доме казались недремлющими очами, следящими за ними. Он вытащил носовой платок и передал ей, даже не взглянув. Клэр стерла следы слез, поправила, как могла, волосы. Истерическое ее состояние на какой-то миг заставило ее всерьез подумать, не оставить ли себе на память этот клочок ткани с его монограммой, но тут чувство юмора взяло-таки верх. Она отдала платок ему обратно. Он молча забрал его, четкий профиль выражал полное отсутствие интереса.