– Пора возвращаться, – заметил Рощин, оторвав свой взгляд от воды. – Отсюда до берега тридцать миль. Придется идти не менее полутора часов. Поэтому ты давай-ка ложись и отдохни. Можешь даже поспать. А когда придем к берегу, я тебя разбужу.

Андрей послушно улегся на дно надувной лодки, навалился затылком на ее мягкий и упругий резиновый борт и только тогда почувствовал, как он устал.

17.00

Что ни говори, а Мамонтенок все-таки молоток! Со второй попытки отыскать на двадцатиметровой глубине замаскированный среди подводных скал транспортировщик, не имея для этого никакой поисковой аппаратуры! Даже среди «морских дьяволов» на такое способен не каждый, далеко не каждый. Я, признаться, не ожидал от Андрея таких способностей и сразу его зауважал. Стас, конечно, тоже молоток. Ведь точное определение района поисков затопленного нами снаряжения – это прежде всего его заслуга. Я, например, сколько ни вглядывался в берег, так и не сумел найти место, где мы оставили наш «Тритон».

После того как Старик сообщил нам со Стасом, что Андрей обнаружил транспортировщик, нам втроем осталось только разыграть перед нашим капитаном Рикардо небольшой спектакль и убедить его, что необходимо перенести поиски лобстеров из прибрежной зоны в открытое море. По-моему, спектакль удался. Во всяком случае, предложение профессора Ларсена сняться с якоря и отойти на тридцать миль от берега выглядело вполне обоснованно. Рик, правда, пробурчал, что акватория за тридцатимильной зоной закрыта для судоходства, но возражать не стал. Думаю, что этот морской лис (по своей хитрости и наглости он явно превзошел волка) при такой оплате не стал бы возражать, даже если Старик попросил бы его привести яхту на испытательный полигон американских ВМС. Тем не менее, чтобы не раскрывать наших истинных намерений, Старик велел Рику встать на якорь за пару миль от запретной зоны. И оставшуюся часть пути мы проделали на «Зодиаке», взяв на буксир Мамонтенка с его «Тритоном».

На границе полигона Андрей по приказу Стаса перебрался в «Зодиак» к Старику, а мы со Стасом – в кабину «Тритона»: Стас на место оператора за штурвал и рычаги управления, а я – на место второго легководолаза. Первым делом мы стянули с себя громоздкие акваланги и приобретенные Стариком водолазные маски и убрали их в грузовой отсек позади кабины, а оттуда извлекли два запасных ИДА-100. Не знаю, как Стас, а я с удовольствием надел вместо надоевшего акваланга более привычный, можно сказать, почти родной, автономный дыхательный аппарат. А потом с тем же чувством натянул на голову боевую водолазную маску с установленным на месте иллюминатора акваскопом.

Затем настала очередь дополнительного снаряжения.[20]Вместо компаса я надел наручный глубиномер, пристегнул к грузовому ремню подводный ручной фонарь, а вместо бесполезного сейчас пистолета – ручную электродрель для подводных работ. Эта хитрая штука (нашу группу снабдили двумя такими инструментами) имеет две сменные насадки: стержень с крестообразным шлицом (тогда ее можно использовать как автоматическую отвертку) и полое с внутренней части сверло. Отвертка нужна, чтобы привинтить к резиновой обшивке американского атомохода записывающее устройство; иначе его попросту сорвет встречный поток воды. А сверло, или, точнее, бур, требуется, чтобы получить образец защитного покрытия. Наше командование, помимо гидроакустических характеристик американского крейсера, крайне интересует, что за материал, способный полностью гасить волны гидролокатора, использовали американцы для обшивки подлодки. Вместе с дрелью я достал из грузового отсека плоскую коробку АЗУ. С одной стороны блок записывающего устройства снабжен рукояткой для удобства обращения. Там же находятся головки четырех подпружиненных винтов-саморезов, а с противоположной стороны – вакуумная присоска для первоначального закрепления устройства на резиновой обшивке атомохода. Во время подготовки операции я, Стас, Мамонтенок и даже Старик тренировались устанавливать АЗУ на корпусе учебной подлодки. В принципе в этом нет ничего сложного. Надо только посильнее надавить на рукоятку, чтобы сработала присоска, затем ввинтить в резиновую обшивку легкого корпуса четыре самореза да выдернуть предохранительную чеку для включения режима записи. Как объяснил нам один из конструкторов АЗУ, обучавший обращению с этой штукой, запись идет в течение сорока восьми часов, после чего устройство автоматически отключается. По его словам, этого временного запаса более чем достаточно, так как для составления гидроакустических характеристик потребуется всего несколько часов фонограммы.

Привязав записывающее устройство за рукоятку к своему грузовому ремню, я закончил экипировку. В итоге грузовой ремень получился излишне тяжелым да еще коробка АЗУ сильно давила под ребра. Впрочем, бывали случаи, когда мне приходилось терпеть куда большие неудобства. А вот лишние грузы с пояса вполне можно снять для придания дополнительной плавучести, но я не стал этого делать. Вес моего снаряжения и так уменьшится, как только я установлю на обшивку «Атланта» записывающее устройство.

После всех этих манипуляций я как мог устроился на сиденье в кабине «Тритона» и сообщил Стасу, что готов к погружению. По его команде мы вместе проверили свои дыхательные аппараты и исправность бортовой дыхательной системы. Из обоих загубников кислородная смесь поступала без задержек, о чем я и сообщил Стасу. Получив мое подтверждение об исправности бортовой дыхательной системы, Стас надвинул на кабину «Тритона» обзорный колпак-обтекатель и открыл нижний кингстон для заполнения балластной цистерны. Постепенно «Тритон» начал погружаться, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее.

Я взглянул на часы. Половина шестого. На поиски «Атланта» нам осталось от силы три с половиной часа, так как, во избежание осложнений с береговой охраной, до десяти вечера нам непременно нужно вернуться в дулитскую гавань. Спустя несколько секунд над защитным колпаком-обтекателем уже сомкнулись волны Атлантики. Еще какое-то время я видел вверху искрящуюся в лучах вечернего солнца поверхность океана, но затем и она растворилась в подводной тьме. Кабина «Тритона» тоже погрузилась во мрак. Чтобы понапрасну не тратить батареи акваскопа, я пока не включал прибор, поэтому ничего не видел вокруг себя, даже сидящего на соседнем сиденье Стаса. Лишь шкалы приборов слабо мерцали передо мной в темноте.

Практически полное отсутствие видимости на глубине создает во время погружения ощущение одиночества и весьма ощутимо давит на психику. Выдержать подобный психический прессинг способен далеко не каждый. Поэтому на этапе отбора в подразделения боевых пловцов всех кандидатов, помимо обследования их физического здоровья, проверяют и на способность противостоять тяжелым эмоциональным нагрузкам. Да и потом, уже на этапе подготовки, целая группа военврачей следит, как реагирует курсант на различные искусственно создаваемые стрессовые ситуации и как ведет себя во время тренировочных погружений. И все же, несмотря на многочасовые беседы с психологом, изматывающие тренировки и утомительные инструктажи, в первый раз, когда вокруг тебя постепенно начинает сгущаться тьма, когда ты перестаешь видеть собственные руки, сердце непроизвольно начинает сжиматься от страха. Победить его можно только одним путем – снова и снова идти под воду. Лишь когда у тебя за спиной будет не один десяток глубоководных погружений, совершенных на управляемых аппаратах и в одном лишь водолазном снаряжении, ты научишься адекватно воспринимать опасность, которую таит в себе морская пучина, и реагировать на нее без всякой паники. Паника – вот главный враг боевого пловца. Запаниковал – все, конец! На поверхность ты уже не выберешься. Глубина не прощает ошибок, поэтому боевые пловцы, как саперы, ошибаются только один раз.