Льеф оглянулся на Кену.

– Не бойся, я за ней прослежу.

– Это плохая мысль, Рун.

Рун фыркнул.

– Боги, Льеф. Ты сам становишься похожим на неё. Где твёрдое плечо, на которое я мог опереться всегда?

Льеф хотел было ответить, но не успел, потому что Руна уже несло:

– Ты сам стал как женщина, Льеф. Ты, должно быть, и слушаешься её? Поэтому она так цепляется за тебя.

Взгляд Льефа, только что напряжённый и тяжёлый, подёрнулся льдом.

Рун тоже замолчал.

Над тренировочной площадкой повисла тишина.

– Зачем ты это сказал? – тихо спросил Льеф.

Руну стало неуютно.

– Чтобы ты понял, как глупо выглядишь со стороны, Льеф! – тем не менее огрызнулся он.

– Рун, ты знаешь закон.

Рун молчал.

– Никто не слышал, только ты и я.

– Слышали небо и земля.

– Льеф… – осторожно произнесла Кена, начиная понимать, в какую сторону клонится разговор.

Но Льеф лишь задвинул её за спину. Остановить его не мог уже никто. Злость, наполнившая его в тот день, когда он увидел Кену и Руна вместе за домом, раскалилась добела и стала остывать, превращаясь в настоящую боль.

Много позже он думал, что простил бы Руна – если бы их и правда слышали только небо и земля. Потому что, по большому счёту, Льефу было безразлично мнение богов. Но в эту секунду у него за спиной стояла – и слышала его слова – его собственная «богиня». И он никогда бы не простил себе, никогда не смог бы смотреть Кене в глаза, зная, что та видела, как Льеф побоялся поднять на обидчика меч.

– Идём к твоему отцу, – сказал Льеф всё так же спокойно. – Я скажу ему, что буду биться с тобой. На перекрёстке. На третий день. Как требует того закон.

– Смыть оскорбление можно только кровью. Я вызываю его на хальмгат.

Эрик хмурился и переводил взгляд с одного на другого.

– Рун, – жёстко спросил он, – зачем ты это сказал?

В глазах Руна блестела злость, и когда прозвучал вопрос конунга, злость эта стала только сильней.

– Благодарю за вызов, – сказал он вместо того, чтобы ответить конунгу. – Такого вызова и надлежало от тебя ждать. Я принимаю его, и драться мы будем, когда ты пожелаешь.

Эрик встал со своего места и вплотную подошёл к обоим.

– Льеф, – обратился он к пасынку. – У моего сына длинный язык. Тебе ли этого не знать?

Льеф молчал и, стиснув зубы, смотрел на него.

– Никто не слышал, – успокаивающе произнёс Эрик, – я понимаю, вы оба очень молоды – и четыре месяца, как не были на войне. Но подумайте обо мне. Я не переживу потери одного из вас.

Рун молчал. А Льеф, может, и пошёл бы на попятную, но его разозлило то, что Эрик как бы обращался лично к нему. На Руна он не смотрел.

– Ты, конунг, знаешь закон, – сказал Льеф. – Я не могу отступить.

Конунг рыкнул и, взмахнув плащом, вернулся на свой трон.

– И всё же, – сухо сказал он, – у вас есть три дня, чтобы всё решить.

Той ночью Эрик не спал. Он всё думал – как остановить то, чего давно уже ждал. Рун и Льеф – друзья. И оба ему дороги. Но самую сильную боль всегда причиняют те, кто дороже всего.

А вечером Рун прислал к Льефу своих послов.

Сражение должно было проходить на небольшом острове или на перекрёстке. Право первого удара принадлежало Руну.

В тот же день договорились о времени и о месте, а также об оружии. Противники могли использовать короткие, заточенные с одной стороны гибкие германские мечи – скрамасаксы, или же длинные, прямые и обоюдоострые. В левой руке каждого был щит, а на теле – доспех.

***

На второй день Рун, затеявший эту свару, уже жалел.

Его разозлил Льеф. Разозлило то, как тот с ним обошёлся, толкнув в грязь, разозлило, что Льеф не хочет делиться – хотя сам уже полгода пользуется рабыней.

Он, Рун, был сыном конунга. Любимым сыном, и так же точно любили его все воины северной земли.

Он каждый год собирал дружины, и он приносил дары к трону конунга, и все рукоплескали ему, чтобы на будущий год снова пойти с ним в бой.

Он и один вел бы дружины – никто не пошёл бы за троллеподобным Льефом в поход. Но Льеф был его другом, и с детских лет Рун помогал ему, держал при себе.

«Без меня он был бы никем, – думал Рун. – Без меня он никогда не взял бы свою рабыню».

И отчасти это было так, потому что Рун и Льеф столько раз заслоняли друг друга в бою, что давно потеряли счёт взаимным долгам.

Рун услышал голос иноземной скальдихи на чужеземном берегу и понял, что та поёт заклятья – ещё тогда. Такой нездешней силой полнились слова её песни, и таким неземным был взгляд.

«Жаль, что я не убил её тогда», – думал Рун.

Впрочем, он пытался. Он нанес удар, но не успел – галльская ведьма зачаровала его побратима. И… отчасти… зачаровала и его.

– Проклятая чужачка… – бормотал Рун в ту ночь, лёжа в постели Сигрун, которая, вопреки обыкновению, пустила его к себе в избу. – Она всё испортила.

Сигрун молчала и смотрела на него. Слова Руна причиняли ей боль.

– Обещай, Сигрун, что отомстишь за меня, – Рун повернулся к ней.

Сигрун сглотнула.

– Я всего лишь женщина, – глухо сказала она и тут же оборвала себя, – да, Рун. Если что-то случится – он ответит за твою кровь. Но я хотела бы, чтобы ты вернулся живой.

Рун сжал её ладонь.

– Рун, это глупо! – не выдержала она и, приподнявшись на локте, сверху вниз посмотрела на него. – Ты прольёшь кровь в бою с братом из-за какой-то дикарки? Кто она тебе? Просто рабыня! Кто дерётся из-за рабыни?!

– Зачем ты говоришь мне об этом, Сигрун? – Рун тоже привстал и в упор посмотрел ей в глаза. – Или не знаешь, что если я не явлюсь, он вырежет на земле знак, и каждый скажет, что не могу я исполнить того, что сказал?

Сигрун рыкнула и ударила по кровати кулаком. Соскользнула на пол и скрестила руки на груди.

– А ты, Рун, не ответил на вопрос! Что вам сдалась эта хрупкотелая чужачка? Или мало красивых женщин в нашем краю?

В глазах Руна появилась злость.

– Ты хочешь, чтобы я признался, что я её хочу?

Сигрун заледенела от такой откровенности, и рука её поднялась, чтобы указать на дверь, но прежде, чем лекарка успела произнести хоть слово, Рун поднялся с кровати и продолжил, выдохнув Сигрун в губы:

– Я хочу её, потому что я её завоевал, не брат. Хочу, потому что она стройна, как тростник, Сигрун. Потому что она слаба. Потому что она создана, чтобы принадлежать. И потому что я больше заслужил её, чем мой брат.