Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Себастьян взял палец с левой руки Кардоны и переставил его на правую. Интересно, кто-нибудь заметит? Маловероятно.
Его так и подмывало подписать фотографию, спрятать где-нибудь крохотное стилизованное «S», свой элегантный интеграл. Себастьян выбрал щекастое лицо Кардоны и задал двукратное увеличение. Фрагмент занял собой весь экран. Еще щелчок — и через несколько секунд компьютер (считывание изображения, декомпрессия выбранного фрагмента) предоставил его взору неровную текстуру кожи. На следующем шаге лицо полностью пропало и взору предстало нечто скорее напоминающее странную молекулярную структуру или по-верхность загадочной оранжевой планеты, чем часть человеческого тела.
Так. Вполне достаточно. Еще одно увеличение — и на экране монитора во всей своей геометрической красе выстроятся педантичные пиксели. Себастьян поместил стилизованный интеграл в центре и вернулся к первоначальным параметрам обзора; его подпись, как и ожидалось, была совершенно незаметна.
Хотелось курить, и Себастьян вышел в коридор. Сегодня вечером он обещал Пикселю сходить с ним в кино на один из фильмов Вонга Кар-Вая — Пиксель просто пел ему дифирамбы и уверял, что он самый крутой из всех ныне работающих, и обязательно нужно посмотреть «Падших ангелов» — Тарантино отдыхает. Ники прислала ему в изда-тельство e-mail, где говорила, чтобы он не ждал ее на ужин — много работы, и она вернется поздно. Ох, Никки. Лучше о ней не думать. И не видеть. Сплошное расстройство. Надо же было свалять та-кого дурака; сделать шаг, после которого невозможно жить по-прежнему. Неужели он не чувствует ревности? Невероятно. Да, фантазии не долж-ны сбываться. А это была даже и не его фантазия. Да, по большому счету, и не ее.
Поднявшись в кабинет Исабель, Себастьян застал ее в растрепанных чувствах и потекшим макияжем.
— Я как раз о вас думала, — сказала она, пытаясь взять себя в руки. — Даже собиралась спуститься к вам. Я хочу попросить об одном одолжении.
— Да, конечно, — кивнул Себастьян, — все, что угодно.
Она протянула ему две изодранные в мелкие клочья фотографии.
— На первой я с одним человеком, — объяснила Исабель. — Вторая — портрет моего друга.
Того самого, чью фотографию Себастьян раньше видел на столе? Рамки на прежнем месте не оказалось.
— Конечно, можно склеить их скотчем, — продолжила женщина, — но это уже не то. Вы могли бы сделать это на компьютере?
— Да, без проблем, — он едва удержался, чтобы не спросить, кто этот мужчина на фотографии.
В голову пришла трагичная история любви с… женатым мужчиной? С кем-то из начальства? Исабель — женщина загадочная и скрытная, она никогда не заводила бесед на личные темы. Может, просто пыталась держать дистанцию с подчиненными? А может, дело не только в этом. Впрочем, что зря терять время на бесплодные попытки угадать истину.
Себастьян уже готов был выйти из кабинета, как вдруг вспомнил о первоначальной цели своего визита и остановился. Исабель нервно взглянула на него. Наконец, он заговорил:
— Не знаю, правильно ли то, что я делаю. Думаю, мне было бы спокойнее, если бы я имел более полное представление о том, как будет использоваться моя работа. В противном случае… не знаю, смогу ли продолжать заниматься этим делом.
Исабель вышла из-за стола и приблизилась, остановившись в полуметре от Себастьяна и приложив палец к губам, словно призывая его к молчанию. Себастьян огляделся. Их снимали? Записывали голоса?
Казалось, Исабель готова открыть ему что-то важное. Она поколебалась и сказала:
— Обещаю, в свое время вы все узнаете, — ее голос звучал наполовину предостерегающе, наполовину тревожно. — Подождите несколько дней. Не будьте так нетерпеливы.
И все? Себастьян просто почувствовал, как Исабель прикусила язык. Что она хотела ему рассказать?
Исабель жестом попросила его уйти, и вот он снова спускается по лестнице, теперь с растерзанными фотографиями в руке.
На следующий день Себастьян шагал по Цитадели в свое подземелье под аккомпанемент раздающегося из-за многочисленных дверей (коридоров здесь было значительно больше, чем он подозревал ранее) техно и отражающегося от стен эха собственных шагов. Он думал о Никки и о Исабель и не знал, что делать. Из туалета вышли двое молодых ребят с меланхоличным выражением на лицах. Они даже не подняли на него взгляд — наверное, и не заметили. «Потому что Pantone[40]не врет», услышал Себастьян, проходя мимо. За последние несколько недель, пока он безвылазно сидел в своей работе, его вечерний необитаемый остров превратился в густонаселенный подземный мегаполис. Основная масса его жителей была моложе Себастьяна, и все они погружались в мир своих компьютеров, чтобы то тут, то там подправить шероховатости довольно длинного периода времени, о котором практически ничего не знали — в те годы они в лучшем случае еще вовсю пускали слюни и сопли. Постепенно внесенные ими исправления накапливались, неспешно, но неуклонно меняя общую картину прошлого, день за нем приближаясь к тому моменту, когда от оригинала не останется и следа.
Из-за двери послышался чей-то знакомый голос. Себастьян подошел ближе и напряг слух.
Действительно, очень знакомый голос. Мужчина произносил с балкона зажигательную речь, сопровождаемую постоянными ударами ладоней по перилам. Кто?..
Это был энергичный голос Монтенегро.
Себастьяну удалось разобрать отдельные слова — «антипатриоты», «приобщаться», «быть» — и, основываясь на этом каркасе, попытался составить адекватную фразу. Но после слова «быть» кто-то останаваливал запись и отматывал пленку назад, чтобы через несколько секунд Монтенегро опять повторял то же самое. Снова и снова, пока Себастьян не почувствовал, что от этого напористого тона ему стало не по себе, и он уверился в твердости и суровости произносимых слов, которые так и не сложились в цельную фразу.
Что он говорил? Он вдруг решил, что загадочная фраза замыкала круг творящихся в Цитадели таинственностей и вела прямиком к центру происходящего. Он стоял у ворот оракула и слышал пророчество Сивиллы. Осталось только его расшифровать, чем он тут же и занялся. В итоге Себастьяну удалось заполнить еще пару пустых клеток в его личной версии игры в виселицу по теме «Наш проект». В этот момент за дверью послышались приближающиеся шаги — пришлось прерваться.
По пути в кабинет на Себастьяна снизошло прозрение: нужно было сосредотачиваться не на самом пророчестве, а на том, каким способом оно было передано. И это привело его к фундаментальной истине, к которой он пришел бы и раньше, если бы задействовал хоть каплю банального здравомыслия: кто-то, как и он, манипулировал фотографиями Монтенегро, кто-то — записями его голоса во время произнесения речей и деклараций, а кто-то — почему бы и нет — его видеозаписями. Исабель затронула эго, тщеславие Себастьяна и заставила его поверить, будто он — центральная фигура проекта, а на самом деле он не более чем одна из пешек.
Себастьян был потрясен. Он вернулся к себе. Страшно болела голова и хотелось курить — ему было нехорошо, и он понимал, что бросит работу в Цитадели.