Томас сидел весь зеленый, даже покрылся пятнами, похожими натрупные. Буравил калику ненавидящим взором. Яра прижала ладонь ко рту и пропалаза кустами. Калика гнусно улыбался:

— Ну, будешь есть змею?

От жареных ломтиков вкусно пахло. Во рту Томаса скопиласьслюна. Он шумно сглотнул, сказал хрипло:

— В поле и жук — мясо. Буду. Но если ты действительномаг, а я видел тебя в деле, мог бы спереть кабанчика с чужого стола.

Олег сказал с нерешительностью:

— На пользование магией все больше запретов... Нет, небоги, не демоны — мы сами. Томас, страшная правда в том, что и боги, и демоны —мы сами! Ладно, это для тебя пока слишком сложно. Надо утверждать более простыеистины: честь, справедливость, не укради, не убивай... Словом, если вернемся кмагии, то мало того, что если простой человек будет знать о магии, он сложитручки и будет ждать с неба манны небесной! Он с радостью становится рабом,только бы кормили и чесали. А он будет есть и хрюкать... И придет конец родучеловеческому, как пришел конец богам... Тем тоже доставалось все очень легко.

Томас подумал, спросил нерешительно:

— Ладно, верю, хоть и не понимаю... Но для себя? Себялично? Если никто знать не будет, то другим и не повредит? Хотя бы по мелочи.Кабанчика спереть со стола султана, гуся с яблоками — от шаха...

Олег развел руками, лицо было несчастным.

— Есть такое слово, Томас...

— Какое?

— Безнравственно...

Долго ели молча. Наконец Томас просветлел лицом, сказал сподъемом:

— Без... безндра...дравственно, это что-то вродебесчестно, да?

— Ну...

— Тогда это соотносится с рыцарским кодексом. Все равночто напасть в полном вооружении на невооруженного. Или нанести удар упавшемурыцарю.

Бабье лето, объяснил Олег рыцарю, — неожиданное тепло.Они шли по залитому солнцем миру под безоблачным небом. Солнце роняло тяжелыенакаленные стрелы. От земли поднимался плотный жар, воздух был горячий, но немертвый, как в начале лета, а настоянный на запахах трав, пахучий.

Томас вдыхал ароматы всей грудью. Скоро войдет в сырой итуманный мир своей самой лучшей на свете страны, сплошь покрытой лесами иболотами. Об этом варварском великолепии будет только рассказывать...

Яра передвигалась неслышно, и Томас вздрагивал всякий раз,когда стройная фигура варварки возникала рядом. Не потому, что уже забыл о ней,наоборот, думал чересчур часто, но воображение почему-то заносило либо на башнюДавида, где он ломит и крушит вражью силу, а она смотрит с надеждой из-зарешетки, либо на стену Иерусалима, где ее, связанную по рукам и ногам, спешноутаскивают сарацины — ишь, в гарем удумали! — а он, ориентируясь на еежалобные крики, догоняет и рубит, как сорняки...

Но когда она возникала рядом, гордая и независимая, ончувствовал раздражение. Женщина должна сидеть и ждать своей участи, как овца.Правда, сэр калика говорит, что новая вера превращает всех в овец, даже так иназывает людей агнцами, но это он чересчур... Если он, сэр Томас — овца, топочему от него бежали львоподобные сарацины?

Он покосился на нее украдкой. Яра тут же поймала его взгляд,нахмурилась.

Раздражение Томаса достигло верхнего края котла. Как будтобы он ей осточертел или постоянно пристает! Да иди хоть к черту! Угораздило жеих спасти ее от половцев... А теперь страдай, ибо раньше с каликой все былопросто по-мужски, никаких секретов, а ныне даже по нужде надо искать уединенныеместа, а когда возвращается, она то ехидно спрашивает, где же цветы, которыетак долго собирал, то осведомляется участливо, не проглотил ли за прошлымужином веревку...

— Сэр калика, — сказал он громко, — а чтотакое бабье лето?

— Ну, эта неделя.

— Какая?

— В начале осени, — ответил калика, нехотявыныривая из тяжких дум. — Зачем тебе?

— Да интересно, почему так зовут?

— А потому, что этому лету всего неделя. Ты виделголенастых, как цапки, девчонок-подростков? Приходит зима, они прячутся втеплые одежки, пережидают, а потом приходит весна, и ты видишь чудо... Они, какбабочки из коконов, выходят из теплых шкур — красивые, оформленные, с торчащимигрудями и оттопыренными ягодицами! И глаза у них другие, и сами они — лучшиецветы на свете: сочные, нежные, зовущие...

Томас сказал задумчиво:

— Помню, в моем замке была одна такая...

Ему показалась, что рядом фыркнул конь. Яра надменносмотрела вдаль, но ее ухо шевельнулось. Томас сказал злорадно:

— Ты прав, святой отец. Я бы тоже сравнил женщин сбабочками. Столько же ума! Но мой дядя с этим не согласен, он утверждает, что усверчка в ляжке ума больше...

— Что ум, — сказал калика печально, — женщинеум не всегда... Спинного мозга хватает с избытком. То, что нам удается понятьценой долгих раздумий и горького опыта, она иной раз понимает просто так... А сбабочками схожи по другой причине... Лето проходит, они снова укутываются втеплые одежки, зимуют, а когда приходит весна, мы с горечью замечаем, что ониуже не те... Грудь обвисла, спина горбится, лицо подурнело.

Томас довольно хмыкнул. Яра вдруг сказала ледяным тоном:

— Не все, калика перехожая! Не все. Ты бы увидел моюмать!

Калика ответил очень мирно:

— Исключения есть везде. Просто у вас род такой. Чтомать, даже твоя бабка все еще на коне по-половецки скачет. Обе твои теткилюбого подростка с ума сведут, а у них уже дети женатые... Да где там, скоровнуков женить пора. Я говорю вообще...

Яра со страхом смотрела на калику. Откуда тот знает ееродню? Но калика уже забыл о ней, погруженный в тяжелые думы. Томас тоже незаметил оговорки калики, а она, подарила Томасу надменный взгляд, словновытерла о него ноги.

Зверюка, подумал он мстительно. Только звери хранятмолодость до старости. У его отца была гончая, которая от своего праправнукадала лучший помет во всей Британии, всю округу снабдила охотничьими псами! Алюдям Господь велит стариться быстро, чтобы добрых побыстрее взять к себе, азлых тут же ввергнуть в адское пламя...

Они вышли из леса к крохотной веси, купили коня для Томаса.К вечеру вошли в Чернигов. Олег отыскал постоялый двор, устроил Томаса и Яру,сам исчез, вернулся уже к ночи, в поводу вел троих коней.

— Одного в запас, — сказал он хмуро. — Раз ужс нами женщина, то будет очень много тряпок, барахла...

Яра ответила слабой улыбкой. Похоже, устала настолько, чтоне было сил огрызаться. Томас пристально оглядел ее с головы до ног.

— На Востоке женщина вообще должна идти пешком вслед законем. В этом сарацины правы... И поят у колодцев сперва коней, потом женщин.