— Я всегда это знал. Но пытался… казалось, что смогу. Не получилось.

Хочется заорать во все горло, потому что для меня невыносимая мука — разгадывать его шарады. Да с учебником термодинамики было проще совладать, чем с Егором сейчас.

— Зачем ты пытался, если знал, что ошибка? Зачем вообще все это нужно было? Свидания, предложение, клятвы все эти… зачем? Другой дуры не нашлось, с кем можно было пытаться?

Сама не понимаю, что говорю, но говорить нестерпимо хочется. Потому что кажется: если наступит тишина, я оглохну и ослепну одновременно.

— Ты хорошая девушка, очень хорошая. Но не для меня. Мы разные, у нас разные цели в жизни. Тебе вон, физика твоя нужна, учеба, работа, а мне… мне скучно, понимаешь? От всего этого скучно, и пироги твои скучные.

Понимаю ли я? Да, но лучше бы нет, потому что слишком тяжело дается это осознание. А Егор будто бы решил, что всего этого для меня — недостаточно. Ему тоже хочется говорить, только слушать это невозможно.

— И секс, да, — вздыхает, а я сжимаюсь тугой пружиной, готовая лопнуть от переполняющих эмоций в любую секунду. И Егор словно именно этого и добивается. Бьет точно в цель, наотмашь, не жалея ни меня, ни всего хорошего, что было между нами.

— Секс, да? Это единственное, что волнует тебя?

Егор передергивает плечами, будто бы на него сверху ледяная вода льется.

— Кира, ну ты сама должна понимать… я взрослый мужчина, у меня есть потребности. Слышишь меня? Секс, страсть — все это мне необходимо. А с тобой… ну не выйдет у нас, наверное, ничего. Зачем друг друга мучить? Ты обязательно будешь счастлива, но не со мной.

— То есть ты меня бросаешь, потому что секса хочется? Пра-авильно, вдруг я тебе после свадьбы не понравлюсь? Вдруг бревном окажусь? Учи меня еще, да? Раскрепощай. Мерзко. От тебя и от слов твоих — мерзко!

Мне кажется, что я попала в какой-то параллельный мир, где, кроме секса, ничего от человека не нужно. Страсть, похоть, трение тел под одеялом — именно это главное. Оказывается, быть девственницей в девятнадцать — стыдно.

Боже, ужас какой-то.

— Нет, нет, черт! — Егор дергается в мою сторону, протягивает руку, хочет коснуться, но я отшатываюсь в сторону, словно у него чума. — Кира, прости, я глупость сказал. Послушай, я не то хотел сказать. Я просто козел, понимаешь? Прости меня.

— Урод! — шиплю и вскакиваю из-за стола. — Мало тебе наваляли, козел озабоченный.

Достаю из кармашка на боку сумки сто рублей и кидаю на стол.

— Это за мой кофе, — говорю каким-то чужим голосом.

Я вообще не понимаю, как еще могу разговаривать. Мне так больно, так невыносимо одиноко сейчас, что хочется упасть на пол и просто лежать, никого и ничего не замечая.

Не оборачиваясь, вылетаю из кофейни, в которую больше никогда не приду. Слишком многое будет напоминать мне об этом дне. Слишком остро будет пахнуть в стенах кофейни болью от чужих слов.

Ненавижу. Всех мужиков ненавижу.

Руслан

Дверь кабинета распахивается настолько резко и сильно, что ударяется о стену, оставляя на штукатурке небольшой скол. Егор вырисовывается в проеме — бледный, растрепанный, но заходить не торопится.

Несмотря на то что магазин все еще закрыт для покупателей — пока я не разберусь окончательно в этих завалах пиздеца, — Егора не могли не пустить.

Впрочем, я и ждал его.

— Ну? Что ты там застрял? Проходи.

Я захлопываю крышку ноута, отбрасываю в сторону ручку, и та, скатившись по столу, падает вниз.

Похрен.

Мы смотрим друг другу в глаза, абсолютно молча, и я жду, когда Егору надоест пылать праведным гневом.

Его лицо совсем опухло, гематома скоро станет фиолетовой, но до этого мне дела нет — пройдет. Брат получил за дело — пусть, глядя на себя в зеркало, помнит, за какое именно.

Хотя бы какое-то время. Вдруг поумнеет?

— Егор, проходи, у меня мало времени.

И он слушается. То ли по старой привычке, то ли действительно так сильно нуждается в разговоре со мной.

— Рус, я все решил с Кирой, — начинает и тут же осекается, отводя взгляд с второну. А я… черт, у меня тысяча мыслей в голове на этот счет, но я держу на лице маску безразличия.

Егор не тот человек, с которым мне бы хотелось обсуждать планы на эту трогательную девочку. Кира и так уже хлебнула беспросветной херни по вине братьев Валевских.

— Что я могу сказать? Молодец.

Хера с два я покажу Егору, как сильно меня порадовали его слова. Нет уж, в моей личной жизни и моей голове нет места даже родному брату.

— Рус… я вот подумал, — мнется, а я смотрю на него в упор, жду. — Мы оба были неправы, но мы же братья. Рус, это ведь самое важное. Не руби с плеча, я же обещал все исправить, я исправлю!

С каждым словом его речь становится все пламеннее — он действительно надеется, что сможет меня уговорить.

— Так, тормози, — обрываю Егора взмахом руки и поднимаюсь на ноги. — Ты правильно говоришь: мы братья. Это неизменная величина.

— Тогда зачем все это? — он обводит кабинет рукой и указывает на свое лицо.

— Ты так ничего и не понял? Впрочем, я почему-то так и думал.

Егор молчит, но я понимаю, какие мысли бродят в его башке — нехорошие мысли. Он ненавидит меня сейчас и будет ненавидеть еще долго. Пока не поймет, что я это делаю не потому, что мне так хочется, а потому, что не держу рядом с собой трусов и лжецов. От таких людей я избавляюсь в первую очередь, будь они мне хоть браться, хоть сватья.

— Егор, ты знаешь, что я никогда своих решений не меняю. Да, я могу признать вину, если был неправ, но с тобой, Егорка, особый случай. Давай не будем тратить время, а разойдемся по-хорошему.

— То есть ты готов меня вышвырнуть на улицу, как какого-то наемного работника? Как чужого человека?

Егор действительно еще не верит, что мои слова — не собачий лай на ветру.

— Ты и есть наемный работник, Егор. Просто винтик в механизме, который вдруг проржавел. Пиши заявление, потому что в твоих услугах моя компания больше не нуждается.

Легко ли мне даются эти слова? Нет, конечно. Но я понимаю, что иначе я так всю жизнь и буду заметать за ним следы и заносить его павлиний хвост на поворотах.

— Какого ты черта вообще решил эти проверки устраивать, инвентаризацию сраную? — бурчит себе под нос. — Я бы все исправил, черт. Я бы успел!

Егор запускает руку в волосы, громко чертыхается, после переходит на отборную ругань. А я кладу на стол чистый лист бумаги, ручку и отхожу к окну.

— Пиши, Егор, пиши. Ты найдешь себе работу, все будет хорошо. Просто я вдруг понял, что слишком много с тобой нянькался. Хватит.