не настолько кретин, как можешь показаться на первый взгляд. Но мне любопытно, с чего вдруг ты сделал такие выводы?

— Четыре твои опытные жрицы вдруг попались в руки правосудия в нашем городке — это раз. Второе — следом за ними пришел божественный пес, и моя кошка, твоя бывшая воспитанница, была вынуждена вмешаться и открыть свое прошлое. Третье — мутное и таинственное приглашение через ребенка. И, наконец, ты знаешь, что я курю — а значит, по какой-то причине я оказался удостоен твоего внимания до моего появления в этом святилище. Как-то так.

Нергал кивнул.

— Все верно. Кроме третьего. Я не любитель мутных и таинственных откровений через третьи лица. Так что кто бы тебе не передал послание — его автором был кто-то другой.

Я озадаченно нахмурился.

— Но... кто же тогда?

Рыжая кошка, до сих пор обиженно вылизывавшая свою заднюю лапу возле камина, деловитой походкой направилась к своему хозяину, решительно подобралась пружинкой и запрыгнула Нергалу за колени. Тот коснулся кончиками пальцев ее спинки, и киса довольно заурчала.

— Могу предположить, что это был оракул.

— Оракул? — повторил я, пытаясь припомнить, слышал ли я хоть раз это имя от кого-нибудь из богов. — Кто это?..

— Тот, кто все видит и слышит, но сам остается невидим для взгляда богов и почти никогда не вмешивается в ход вещей.

Я нахмурился еще сильней.

Нужно будет потом обязательно разузнать об этом оракуле Яна и остальных...

—— ... Только я бы не советовал расспрашивать кого-нибудь об этом, — словно подслушал мои мысли собеседник. — Душа нараспашку — это только звучит прекрасно. На самом же деле дом, где нет ни замков, ни занавесок, обычно внутри оказывается убогим и нищим. Потому что все ценное оттуда уже давно вынесли, если таковое когда-нибудь имелось...

Я вздохнул.

— Как человек, проработавший какое-то время в тюрьме, могу возразить, что количество запоров и замков тоже не всегда обещают что-то ценное и прекрасное. Иной раз там можно отыскать отрубленные руки душителя и уродливую голову в ведре. А в открытой всем ветрам и взглядам клетке посреди площади могут ютиться четыре красивые и несчастные девчонки с кошачьими ушами, которые того и гляди околеют от холода и побоев. Я понимаю, что ты — бог смерти. И понимаю, что они, по большому счету, убийцы, и если посмотреть чуть глубже, наверное, заслуживают своей участи. Но они молоды, красивы и самое главное — этот мир не оставил им выбора. Или стать безвольной рабыней, или убивать по приказу божества...

— Нет, Даниил. Мои жрицы — это не просто какие-то там убийцы, — холодно возразил Нергал. — Да и я — вовсе не слепая безрассудная смерть, а возмездие. И мы не убиваем, а караем тех, кто этого заслужил!

Он выдохнул густое облако, и оно нехотя поднялось вверх, оставляя густой аромат.

Я озадаченно приподнял бровь.

— Вот как?.. Могу я тогда спросить, за что получил свой приговор тот аристократ, которого должна была убить Ника?..

— Можешь. Этот человек убил собственного сына, и о возмездии взмолилась его жена.

— А... почему же тогда Ника об этом не знала?..

— Потому что она должна была продемонстрировать безоглядную верность и доверие. Это единственное безусловное требование, которое я предъявляю к своим жрицам. Она не справилась.

— Но те четверо в клетке — они ведь служили тебе именно так, как ты хотел. Отчего же ты оставил их без своего заступничества?..

— Оставил, говоришь?

Нергал мягко взял рыжую кошку за шкирку и приподнял ей голову.

— Познакомься. Это — Антония. Рыжеволосая бестия со вздорным характером, которая едва пережила инициацию и погибла при исполнении первой же самостоятельной миссии, — сказал он. И, отпустив кошку, указал рукой на спинку своего кресла. — А там — Элина и Рю. Опытные, верные жрицы. Одна из них погибла от руки палача, а другая — от кошачьего кашля. Я не оставляю своих жриц, Даниил. Все они возрождаются в моих святилищах — очищенные от человеческой составляющей, прекрасные, невинные как дети и свободные. Законы людей для них уже не имеют значения, закон жизни и смерти над возрожденными тоже не властен. Они живут ровно столько, сколько сами того пожелают. И там, где им будет угодно. Это — часть нашего договора.

Я усмехнулся.

— Ты так говоришь об очищении от человеческой составляющей, будто от какой-то болезни.

— А так и есть, — отозвался Нергал. — Человечество — это болезнь на теле вселенной. По крайней мере, на данный момент.

Он оперся рукой о подлокотник и, задумчиво уставившись на огонь в камине, проговорил:

— Знаешь, почему я не люблю людей? Потому что большинство из вас — моральные уроды. Хилые, слабые и трусливые скоты, готовые подмять под себя любого, кто попадется под ноги, лишь бы самим себе показаться хоть немного выше и сильней, чем есть на самом деле. Ваша жизнь так коротка, но вы умудряетесь за это время по три раза поменять страну, религию, жену, веру, а заодно — систему ценностей, честь и совесть. Вы гадите там, где только что ели. Пожираете тех, кто только что кормил вас с руки. Вы убиваете собственных детей — а жалеете при этом себя!

— В самом деле? — прервал я отповедь Нергала.

Я потушил сигару, с чувством влепешивая ее в стеклянный цветок пепельницы, и она расползлась в стороны неопрятной бахромой.

Табак горчил на языке.

— Ты считаешь, что это люди — моральные уроды? — проговорил я, глядя в упор на своего собеседника. — Но кто же тогда боги?!

Я знал, что сейчас откровенно нарываюсь, но удержаться просто не мог. Ишь ты, люди у него уроды! А боги, значит, все такие в белом пальто и с крыльями, блин, на дебильных шапочках!

Я был готов к тому, что сейчас какая-нибудь великая сила долбанет меня по башке и громогласный возглас наречет меня зарвавшимся смертным...

Но тут произошло что-то странное.

Нергал широко улыбнулся.

— Вот! Теперь мы, наконец, перешли к главному. Ты хочешь знать, кто, по моему мнению, боги? Я тебе отвечу: по большей части они — бессмысленная, развращенная властью шваль.

Он с таким брезгливым удовольствием выговаривал каждое слово, что я понял — это определение он придумал уже давно, и теперь с наслаждением им делился со мной.

Наверное, мое лицо удивленно вытянулось, потому что Нергал вдруг рассмеялся — смех