Я тоже налил себе ракового супа и стал есть, кажется, не той ложкой. Но больше она не предлагала свою помощь. Она просто рассказывала:

– Я всегда хотела, чтобы еда была праздником. Еще девчонкой мне нравился этот блеск посуды, тяжесть серебра, чинные и манерные обычаи. И вот когда я смогла себе позволить, я наняла трех поваров из очень хорошего и манерного же, – она усмехнулась, – ресторана. Они в течение полугода приходили ко мне и учили Галину Константиновну готовить и сервировать, а меня есть и пользоваться прибором. Это было довольно давно, но до сих пор это доставляет мне удовольствие.

Потом подали второе, потом было что-то еще. Наконец мы стали пить мелкими глотками какой-то сок.

Еще не допив сок, Аркадия посмотрела на меня другими глазами, теперь в них было не веселье, а холодноватый, очень пристальный интерес, смешанный с попыткой оценить меня. Вероятно, в долларах.

– Вам не кажется, вы могли бы иногда ставить меня в известность, как идет расследование?

Я достал сотовик, набрал номер и услышал голос Шефа. Он что-то жевал, без сомнения, его обед был гораздо хуже моего.

– Это я, – произнес я. – Она требует отчетов.

– Вы обедаете? – Шеф, не стесняясь, совершенно откровенно, сунул себе в пасть следующий кусок.

– Да, встретились вот, и она предложила выложить ей кое-что из того, что я нарыл.

– Ты растерялся перед ее сервировкой и защищаешься от конфуза уличным жаргоном, – без малейшего колебания откомментировал Шеф, но я знал, что он просто думает. А говорил так, чтобы потянуть время. Потом он добавил: – Ну ладно, можешь рассказать ей что-нибудь, без чего нельзя обойтись и за что она даст что-нибудь нам.

Он дал отбой, я сложил свою коробочку, сунул в карман, посмотрел на нее. Она разглядывала меня с чуть большим интересом, чем раньше, и в ее глазах появилось чуть-чуть больше смеха, чем в начале. Она получала удовольствие от жизни.

– Ну, так как?

– Вообще-то, я могу от всех этих бесед и отказаться. Все оставлено на мое усмотрение.

– Я и не предполагала, что вы будете звонить в… штаб. Или как у вас это называется.

Я подумал, хорошенько подумал. И решил, что это возможно.

– Вы кому это собираетесь передать?

– В самых общих чертах – только своему адвокату. На случай, если возникнет какое-то непонимание между нами в будущем.

– После гаишников, адвокаты, по-моему, самый продажный клан в России.

– Не мой, Илья. Тот человек, о котором я говорю, ни за что не станет рисковать карьерой, и к тому же он получает больше, чем кто-либо, кто зарабатывает деньги нечестным образом.

– Те, кто зарабатывает деньги нечестно, сейчас в России способны купить все, чем они, кстати, и заняты. Но я все-таки пришел к решению.

И я рассказал ей все. Почти без утаек, почти теми же словами, которыми я излагал бы события в кабинете или на явке Шлехгилбера. Она слушала, не перебивая, она была изумительной женщиной, я почувствовал в конце разговора к ней симпатию. Нет, почти любовь, она была из того же теста, из которого была сделана и моя Галя.

Она сказала:

– Очень хорошо, Илья. Но не ждите в ответ такой же исповеди. Я не собираюсь…

Ее следовало остановить, пока она еще не убедила себя в окончательности нежелательного для меня решения. Я чуть не заорал:

– Я пока и не жду твоей помощи… вашей исповеди. Пока. Но я рассчитываю, что вы поможете мне в чем-нибудь, когда это станет необходимым. Когда это будет мне нужно, я сообщу.

Она усмехнулась, погрустнела, провела тонкой, почти прозрачной ладонью по скатерти. Подняла голову. Глядя на меня своими огромными глазищами, она произнесла:

– Вы очень ловкий собеседник. Знаете, как добиться желаемого.

Это было такое признание, что я даже не знал, что ответить. Но значимую информацию она пока придержала. Жаль. Хотя, с другой стороны, два фундаментальных повествования подряд – с моей и ее стороны – было бы немного слишком.

– Вот и хорошо, пусть все пока остается так, как есть. Что у нас в расписании?

– Мы договорились ехать на дачу, – она с интересом посмотрела на меня. – Вчера не получилось, попробуем сегодня.

– Сегодня получится, – уверенно сказал я. – Обязательно. Кажется, нападений нам пока ждать неоткуда. Надо же и злодеям перевести дух.

Вставая, я вдруг подумал, что именно после таких фраз и начинаются самые неприятности. От неощутимых, накапливаемых ошибок. Но если вообще знать все свои ошибки, то остается только сесть в угол и завыть от отчаяния. Какое же это облегчение – не быть всеведущим, решил я.

Когда на даче Воеводин пришел-таки с ключами, я уже вытащил Аркадию из машины. Сегодня она разрешила мне это сделать, хотя вроде бы ничего не изменилось. Но она стала привыкать ко мне и теперь не боялась моих прикосновений. Она решила, что это будет не очень опасно.

Я плохо понимаю женщин и еще хуже понимаю их, когда они очень хорошо сознают, что они – женщины. Сегодня Аркадия, кажется, не собиралась забывать об этом ни на минуту, я понял это по дороге, пока мы ехали, мирно разговаривая друг с другом о прежних временах кратовского дачного поселка. Это теперь здорово помогало нам не напрягаться, не чувствовать непонятного внутреннего толчка, когда мы встречались глазами, когда случайно соприкасались руками, затянутыми в черную перчаточную кожу.

Но это продолжалось до того момента, когда она вдруг посмотрела на свою дачу и повернулась к Воеводину.

– Анатолич, кажется, тебе сегодня не нужно будет чистить проезд для моей колесницы, через оставшийся сугроб проберемся по воздуху.

Анатолич кивнул, соглашаясь, потом сходил к академику и минут через десять вернулся, а вручая мне ключи, проворчал:

– Я бы все-таки сгреб его в сторону. Следующий раз будет трудно чистить, если оставим.

Я повернулся к нему.

– У тебя будет время сравнять его с остальной дорожкой, когда я буду осматривать вещи. Пока не будем терять на это время. – Он кивнул. – А теперь, любезные дамы и господа, прошу не двигаться с места, я иду осматривать, что там изменилось за последние сутки.

– Зачем это? – брови Анатолича удивленно дрогнули. – И разве ты еще не ходил туда?

– В самом деле, какой смысл?..

Внезапно она поняла. Если бы я ушел, она бы осталась одна, потому что Воеводину мы сегодня не взяли. И она умолкла, не требуя ответа. Она просто откинулась на спинку своего кресла, поправила плед, укутывающий ноги, и чуть смущенно улыбнулась.

– Ну, идите, мне хочется поскорее оказаться под крышей.

Я пошел по дорожке, расчищенной вчера. Снега за прошедшие сутки выпало немного, не больше сантиметра. Ровно столько, чтобы не составить особого труда для ходьбы, и как раз столько, чтобы скрыть до нечитабельности все следы.