Я чуть не закатил глаза. Архиепископ уже посвятил меня в эти свои предположения, но Жану-Люку я об этом не говорил. Ему нравилось чувствовать свое превосходство.

– Я знаю.

Деревянные мечи трещали, братья вокруг бились друг с другом. Больше ко мне никто не подходил, но многие украдкой косились в перерывах между схватками. А ведь прежде они уважали меня. Смеялись и шутили со мной, звали меня другом. Всего за несколько часов все переменилось – жена отвергла меня, а братья прониклись ко мне презрением. И то, и другое ранило меня больше, чем мне хотелось бы признать.

До того, за завтраком, все было хуже. Братья не позволили мне съесть и кусочка – половина из них жаждали узнать побольше о том, как я провел первую брачную ночь, а остальные старательно делали вид, что меня вовсе не существует.

– Как оно было?

– Тебе понравилось?

– Только Архиепископу не говори, но… Я как-то пробовал. Ее звали Бабетта.

Разумеется, на самом деле брак консуммировать я не хотел. Точно не с ней. А братья… они смирятся. Как только поймут, что я никуда не денусь. А я и не собирался.

Я пересек двор и бросил меч на стойку. Братья расступались передо мной, словно море. Их шепот за моей спиной причинял ощутимую боль. Жан-Люк, к моему раздражению, подходить ко мне и все говорить прямо не стеснялся – он следовал за мной как стая саранчи.

– Должен признать, я жду не дождусь, когда мы снова ее увидим. – Он специально бросил свой меч поверх моего. – После того спектакля на берегу я уверен – братьев ждет интереснейшее зрелище.

Лучше бы саранча, честное слово.

– Она не такая, – возразил я негромко.

Жан-Люк продолжал, будто и не слышал меня.

– Давненько в Башне не жили женщины. Кто там была последней? Жена капитана Барра? Да там и посмотреть-то было не на что, а вот твоя покраше будет…

– Будь добр не говорить о моей жене. – Когда мы подошли к Башне, шепот позади стал громче. А когда вошли, с площадки послышался уже неприкрытый смех. Я стиснул зубы и притворился, будто не слышу его. – Тебя не касается ни ее вид, ни что бы то было с ней связанное.

Он вскинул брови.

– Что это я слышу? Неужто нотки собственничества? Вот как быстро ты позабыл любовь всей своей жизни?

Селия. Ее имя полоснуло по сердцу, как зазубренный нож. Прошлой ночью я написал ей последнее письмо. Она заслуживала того, чтобы узнать обо всем от меня. И теперь все было… кончено. На этот раз по-настоящему. Я пытался и не мог проглотить ком, подступивший к горлу.

– Прошу тебя, прошу, забудь меня.

– Я никогда бы не смог забыть тебя.

– Ты должен.

На рассвете письмо забрал почтальон.

– Ты ей уже рассказал? – Жан-Люк не отставал – он тоже был высок и потому шел со мной шаг в шаг. – Ты вчера ходил к ней? На последнее рандеву со своей дамой сердца?

Я не ответил.

– Не сильно она обрадуется, верно ведь? В конце концов, ты по доброй воле отказался на ней жениться…

– Отвяжись, Жан-Люк.

– …И вот теперь, пожалуйста, взял в жены грязную уличную крысу, которая тебя подставила. Или же нет? – Глаза Жана-Люка вспыхнули, и он схватил меня за локоть. Я напрягся, мечтая вырваться из его хватки. И, возможно, сломать ему нос. – Сложно не задуматься… С чего бы Архиепископу насильно женить тебя на преступнице, если ты ни в чем не виновен?

Я вырвал руку. Попытался совладать с собой, чувствуя, что гнев уже готов излиться наружу.

– Я на самом деле невиновен.

Он снова коснулся шишки у глаза и скривил губы в усмешке.

– Ну конечно.

– Вот и вы! – В фойе послышался резкий голос Архиепископа, а затем вошел и он сам. Мы разом прижали кулаки к груди и поклонились. А когда выпрямились, Архиепископ взглянул на меня. – Жан-Люк сообщил мне, что сегодня ты допросишь свою жену о ведьме, которая была в особняке Трамбле.

Я сухо кивнул.

– Разумеется, обо всем ты будешь немедленно докладывать мне. – Он по-товарищески сжал мое плечо, отчего Жан-Люк, наверное, пришел в ярость. – Мы должны приглядывать за ней, капитан Диггори, дабы она не погубила себя и вас заодно. Я бы и сам присутствовал на допросе, но…

Он не договорил, но я легко уловил смысл. «Но я не выношу эту девицу». Понять его чувства я мог прекрасно.

– Да, господин.

– Что ж, тогда веди ее. Я буду у себя в кабинете, готовиться к вечерней мессе.

В нашей комнате ее не было.

И в ванной.

И в Башне.

И во всем соборе.

Клянусь, я ее придушу.

Я ведь велел ей остаться. Объяснил почему – привел более чем разумные и понятные доводы, – и все равно она ослушалась. Кто знает, какие глупые выходки она собирается вытворить на этот раз – и теперь все они отразятся и на мне. Я буду мужем, который не способен удержать в узде собственную жену.

Кипя от гнева, я сел за стол и стал ждать. И читать про себя все священные стихи о терпении.

«Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавствующему».

Разумеется, она сбежала. Как иначе? Она ведь преступница. Любые обеты для нее ничего не значат. Как и мое доброе имя. Я закрыл глаза ладонями, пытаясь ослабить тиски, что уже сжимались у меня в голове.

«Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю».

Но ее лицо. Ее синяки.

«У меня много врагов».

Ведь брак со мной просто не может быть хуже подобного? Здесь о ней бы заботились. Защищали бы. Относились бы лучше, чем она заслужила. И все же… Тихий мрачный голос на задворках моего разума шептал, что это, быть может, даже хорошо – что дикарка сбежала. Быть может, мне так будет только лучше. Быть может…

Нет. Я дал этой женщине клятву. Перед Богом. И не стану отказываться от своих обетов. Если она не вернется через час, я пойду и отыщу ее, переверну вверх дном целый город, если потребуется. Если у меня не останется чести, у меня не останется ничего. Я не позволю этой девчонке забрать у меня последнее.

– Какой забавный сюрприз.

Услышав знакомый голос, я резко обернулся и ощутил приступ неожиданного облегчения. Потому что там, опершись о дверной косяк и усмехаясь, стояла моя жена. Она скрестила руки на груди, а под плащом на ней были… были…

– Что на тебе надето? – Я вскочил со стула, в упор глядя ей в глаза и… никуда больше.

Она опустила взгляд и посмотрела на свои бедра – очень заметные и стройные бедра, – а потом легким мановением руки распахнула плащ еще больше. Так непринужденно, будто не понимала, что делает.