– Нравится, – вторю эхом, и глупая улыбка на губах расцветает. И мне не хочется её скрывать, отворачиваться. Пусть видит, пусть знает, что это взаимно.

– Я могу у Костика узнать, могу нанять детектива, многое могу, поверь. Но мне важно, чтобы ты мне доверяла. Только если сама захочешь, конечно.

И он улыбается так открыто и просто, что не могу ему не доверять. Потому что Сергей – тот, кому хочется забраться на ручки, свиться клубком и наслаждаться моментом абсолютного покоя. Даже если он и ревнив, как сто чертей разом.

– Мама… она очень хорошая, но она жёсткая, – вроде бы, очень обтекаемо. Но мне и самой мало этого, мне хочется рассказать больше, если не всё. Очень хочется. – Я люблю её, но с ней всегда было тяжело. И когда украла паспорт и выскочила замуж за Самохина, когда ослушалась, она устроила жуткий скандал, сказала, чтобы дальше по жизни гребла сама, раз такая умная. Да, теперь я её понимаю, но тогда жутко обиделась. В восемнадцать ведь кажется, что море по колено, все поступки правильные, а любовь будет длиться вечно.

– Мы все когда-то в это верили.

– А сейчас?

– А сейчас надо верить не в абстрактную любовь, а в человека, который рядом. Я это тоже рано понял, – улыбается, своим откровением подстёгивает меня говорить дальше.

– В общем, когда Самохин брос… ушёл, мама приехала ко мне и сказала, что за любую глупость нужно платить свою цену. Ещё было что-то о том, что от хороших жён ещё ни один мужик не ушёл. Я плохо помню тот разговор, мне немного не до этого было. Маше всего год, мне двадцать и я не понимала, как вообще жить дальше, веришь? Хорошо, хоть крошечная своя квартира была, от отца осталась в наследство, не пришлось обратно под материнское крыло проситься.

Сергей молчит, а я чувствую, что выдохлась. Словно бы не своё прошлое грубыми мазками набрасывала, а мешки с камнями ворочала.

И тут я понимаю, что Сергей – единственный мужчина, кому я, пусть в двух словах, но рассказала об этом. Даже Самохин не знает, как сильно обидела меня тогда мама. Мы с ней долго не общались вообще. Лишь когда Маша пошла в первый класс, мама пришла на линейку. Принесла цветы, кулёк конфет и долго пряталась в гуще радостной родни. Никогда не видела свою маму такой… растерянной, несчастной.

– Ты простила её?

– Уйди из моей головы! – смеюсь, а пришедший за заказом официант переключает наше внимание на себя. И становится легче.

– Да, Серёжа, простила. Я и Самохина давно простила. Не умею бесконечно хранить обиды, жевать их, себя жалеть. На меня это давит.

А после мы едим. И разговариваем о Маше с Костиком, и думаем, что делать, если они действительно соберутся в ЗАГС в ближайшее время. Спорим, смеёмся, развлекаем и перебиваем друг друга байками из прошлого.

И я снова могу сказать лишь одно: мне дико хорошо рядом с этим мужчиной.

Домой я вечером не еду. Отказываюсь жертвовать общением с Сергеем ради Самохина и его соплей. Обойдётся. И, собственно, какого чёрта? Моя дочь не младенец, это её отец, пусть заботится о нём, если ей так надо. Даже звонить не хочу – не собираюсь портить себе настроение этим вечером. Потому что если узнаю, что Женя ещё там, в чём я почему-то не сомневаюсь, разозлюсь, и на романтике можно будет поставить крест.

Нафиг-нафиг. Сегодня я буду счастливой. Всем на зло.

– Хочешь, я его выкину из твоей квартиры? – шепчет Сергей, когда мы кое-как, чуть до этого не упав на лестнице, попадаем в его квартиру. – Я могу, честное слово. Побыть рыцарем?

Я смеюсь, но смех больше похож на стон умирающей лани, которую хищник решил распластать по стене.

– В любой момент, только попроси, – тяжело дышит, разрывая словами наш совершенно безумный поцелуй.

– И что, ты даже согласен наплевать на конспирацию? – стаскиваю с Сергея тёмный свитер через голову, провожу ногтями по крепкому прессу, ощущаю сокращение мышц живота, а на ухо протяжный стон.

– Вообще-то вся эта конспирация только для тебя, – задыхается, лишая меня нескольких пуговиц на блузке, до того он нетерпелив. – Меня не волнует, если кто-то узнает, мне абсолютно всё равно. Но ты, мне кажется, пока не очень готова.

Чёрт, выглядит так, словно я стесняюсь его.

– Серёж, давай потом поговорим? – вздыхаю и прогибаюсь в пояснице, подставляю шею его губам. – Сейчас просто целуй меня.

– Когда ты просишь меня о чём-то, я не могу сопротивляться.

В голосе чистое искушение и порок, а его руки и губы везде и нигде одновременно. Оставляют ожоги и тут же их лечат, подводят к воротам рая и спускают в адскую бездну.

– Раздевайся, – приказ шёпотом и шаг назад.

Сам же он остаётся в низко сидящих на бёдрах брюках. Скрещивает руки на груди, опирается спиной на стену напротив, а туманный взгляд блуждает по моей коже. И никаких больше мыслей ни о противном бывшем, ни о других проблемах в моей жизни. Сейчас есть лишь Сергей, его тёмные глаза и манящие губы, по которым он медленно и соблазнительно проводит языком.

И я раздеваюсь. Веду плечами, снимая с них блузку, она медленно падает на пол, растекается белым озером у ног. Следом брюки, и я поворачиваюсь к Сергею спиной, снова выгибаюсь в пояснице, отставляю попу и, как заправская танцовщица эротического жанра, эффектно избавляюсь от ещё одной вещи.

– Полностью раздевайся, – снова приказывает, и мне нравится это давление. Это что-то… новое и необычное для меня, словно необычная авантюра.

Как это – быть покорной мужчине? Мужчине, которого знаешь так мало, а кажется, что всю жизнь. Ну, почему, почему он так долго где-то ходил?

Смотрю через плечо, снимаю лифчик и бросаю им в Сергея. Я не знаю, похож ли мой танец на стриптиз, но я веду плавно бёдрами, ощущая внутреннюю музыку, раскачиваюсь в древнем ритме – ритме страсти, похоти и желания. И мне совсем не стыдно ни за свои движения, ни за отношения с Сергеем. Мне просто необходимо быть с ним, вот и всё. Больше я ни о чём думать не хочу.

Остались лишь трусики, и я подхватываю их большими пальцами с краёв и спускаю вниз, и напоследок поворачиваюсь, абсолютно голая, к Сергею, и чётким махом ногой избавляюсь от маленького кусочка тонкого кружева.

– Тебя нужно фотографировать, голой, – заявляет хрипло, но попыток приблизиться не делает. – Ты само совершенство.

И я тону в тёмных омутах его глаз, совершенно перестаю понимать, кто я, зачем всё это и что будет дальше. Есть лишь жажда и потребность, которой не было никогда и ни в ком, и только ею я хочу жить в этот момент.

Это чувство – безрассудное и одновременно зрелое, как вино. Я просто знаю, что именно мне нужно и кто нужен, и всё остальное тает за горизонтом вместе с сомнениями и долгими размышлениями.

Делаю шаг вперёд, ещё один, и нас с Сергеем отделяет всего десяток сантиметров. Хочется быть ещё ближе, хочется врасти в него, раствориться. Тяну руку вперёд, снова провожу пальцами по мужскому прессу, до пупка и ниже. Касаюсь кромки штанов, пряжки ремня, и как-то незаметно для самой себя уже расстёгиваю её. Время движется рваными толчками, реальность вспышками перед глазами. Отдельными кадрами, подёрнутыми мутной дымкой, и они сменяют друг друга, нечёткие.