– Лисёнок? – Самохин дёргается, словно я стукнула его топором между лопаток, подскакивает, но его ведёт в сторону, качает. Он протяжно стонет, обхватывает голову руками и что-то неразборчиво бормочет себе под нос.

– Я же просила больше никогда меня так не называть. Лисёнок, Лисичка остались в прошлой жизни.

– Лись…

– И она там же. Даже ради твоей болезни я не собираюсь это терпеть.

– Алиса, прости… я ведь нормально себя чувствовал, но…

Он хрипит, выдавливает из себя слова по капле, смотрит затравленно, унылый такой, безрадостный. А мне его жаль не больше, чем любого другого постороннего человека, безразличного мне, чужого.

– Но ты как всегда нашёл самое удачное время, чтобы зайти в гости.

Самохин пожимает плечами и кажется таким виноватым, что только и остаётся прижать к груди и качать, как маленького, в объятиях. Делать я этого, конечно же, не буду, несмотря на то, насколько он жалкий сейчас и несчастный.

– Пей бульон, Маша сварила, – бросаю и отхожу на безопасное расстояние. Не только потому, что мне меньше всего хочется от него заразиться, а потому что нет никакого желания носиться мокрой курицей вокруг.

– Я надеялся, что ты похлопотала, – кривая усмешка, на которую я отвечаю тяжёлым вздохом. – Правда, милая, прости. Я не хотел ничем обременять вас с Машей. Так вышло.

И снова не верю, но изо всех сил держу себя в руках. Он не выведет меня на эмоции, никогда больше.

– Знаешь, только потому, что ты выглядишь сейчас хуже жертвы кораблекрушения, я не могу тебя стукнуть за твои милые фокусы.

– Тебе неприятно, когда я тебя милой называю? – спрашивает, глядя на меня поверх чёрной чашки. И взгляд такой ясный, несмотря на взмокший лоб и прилипшую к телу футболку с прозрачными разводами испарины на груди. – Всё-таки мы ведь не чужие люди, а доброе слово оно и кошке приятно.

– Иногда кошка хочет только одного: испортить кому-то тапки. И никакие приятные слова этого желания не изменят.

Я отхожу к окну и, не удержавшись, полностью распахиваю тяжёлые шторы. Следом дёргаю за верёвочку, регулирую жалюзи, и комнату заливает яркий слепящий глаза свет. Самохин шипит, а я кусаю себя за щёку изнутри в попытке не расхохотаться.

– Жень, я сейчас схожу в аптеку, куплю тебе жаропонижающие. Это всё, что я готова ради тебя сделать, – объясняю, вглядываясь в пейзаж за окном. – Потом поеду на работу, а вот вечером, когда вернусь, надеюсь не увидеть тебя уже здесь. Ты же где-то таскался все эти годы? Вот туда и иди.

– Ты очень жестокая, Лисёнок.

Он невменяемый, точно вам говорю.

– Твоими молитвами, Самохин, твоими молитвами.

И, не глядя на болезного, покидаю комнату.

Я отбрасываю в сторону фломастер и сжимаю пальцами виски. Даже работа ничерта не помогла избавиться от мыслей, что этот убогий так никуда и не уехал. Как его там? Саша? Паша? Евгеша, точно. Сразу понял, что у него в башке дырка, но не думал, что его присутствие в жизни Алисы меня до такой степени взволнует. Да какой там? Натурально взбесит.

Нет, я точно не дебил и прекрасно знаю, что дети из воздуха не берутся, для этого мужики нужны или хотя бы сперма. Я и сам не украл Костика, был в браке и имею бывшую. Мне уж точно нет смысла кипятиться и распускать хвост по поводу прошлого Алисы, но…

Но, но, тысячи этих но. Я честно пытался нырнуть головой в новый и очень интересный проект загородного дома для одной милой пожилой пары, старательно воплощал всё утро их идеи в виде набросков, почти подготовил предварительную смету и анализ экономичности. И у меня практически получилось абстрагироваться, почти вышло. Только вот желание хорошенько тряхнуть за шкирку одного слащавого блондинчика никак не хотело уходить. Тьфу, зараза.

Нет, я понимаю: бывший муж где-то за горизонтом прошлого – один вопрос. Понимаю сохранённые дружеские отношения, всё понимаю или хотя бы могу сделать вид. Но когда он крутится рядом, позволяет себе дурацкие шуточки, сальные взгляды – это ведь совершенно иное. И теперь Евгеша в квартире Алисы, и не понять, чем это соседство может закончиться. На каких правах он там? Отца? Члена семьи? Лучшего друга?

Ох, чёрт, сейчас голова лопнет.

Я не понимаю, каким образом Алиса так быстро вросла в мои мысли. Вот вообще не понимаю, почему не могу перестать думать о ней, почему при одной мысли о повторении прошедшей ночи у меня кровь закипает. И пытаюсь ведь занять себя хоть чем-то – важным, привычным, – честное слово пытаюсь, но не могу избавиться от ощущения, что моя ожившая мечта может в любой момент ускользнуть от меня.

Вдруг бывший значит для неё больше всех других? Вдруг она всё ещё любит его? Чёрт-чёрт!

Выключаю макбук, кое-как складываю в подобие стопки готовые наброски, бросаю в стакан фломастер и, схватив пальто, выхожу из кабинета. Анфиса, моя секретарь, пытается напомнить о важной встрече, назначенной с заказчиком на завтрашнее утро, я на ходу прошу скинуть мне на почту всю нужную информацию и споро покидаю приёмную. Знаю, что на Анфису можно положиться, она всё оформит в лучшем виде – мы работаем вместе уже восемь лет, и она была первой, кого я принял в своё архитектурное бюро “Бельведер”.

Наличие верных людей вокруг, слаженной команды даёт свободу и уверенность, потому пока могу сделать то, что мне хочется сейчас больше всего – увидеть Алису. Кто мне запретить-то может? Уж точно не Евгеша.

На подземной парковке нашего офисного здания пустынно, и я иду к машине, чтобы скорее рвануть к Алисе. Как там, в рекламе йогурта? “И пусть весь мир подождёт”. Вот пусть и подождёт.

Пока машина прогревается, поддаюсь порыву и открываю бардачок. Долго роюсь в нём, выискиваю крошечный кусочек картона – визитку, которая однажды случайно оказалась у меня. Я точно помню, что не выбрасывал её, хотя услугами фирмы по доставке цветов не пользовался до этого ни разу. А тут захотелось. Вот она!

Пальцы порхают по экрану, и вскоре приятная девушка на том конце провода расписывает мне все прелести их шикарного выбора и быстроту доставки.

– Какие цветы предпочитает получатель? – интересуются у меня, а я действительно не знаю, что ответить. Одно понял железно: цветы Алиса любит, аллергии не имеет, потому что в зимнем саду Николаши выглядела счастливой и восторженной. – У нас есть невероятные букеты из ста и одной розы. Просто оглушительным успехом пользуются у прекрасных дам.

– Пошлость.

– Кхм, – теряется девушка, но быстро берёт себя в руки: – А как вам чудесный букет из пятнадцати веток кустовой розы под названием “Моей милашке”? Очень романтично.

Я давлюсь хохотом от глупости названия.

– Затейники ваши маркетологи, – говорю, задыхаясь от смеха.

Кажется, на меня скоро всерьёз обидятся, но мне сложно постичь умом подобную романтическую чушь. Мне честное слово проще спроектировать с нуля будущий дом, следить за строительством, разработать полный дизайн, чем понять, зачем так по-идиотски называть обычные букеты обычных цветов. Кого этим можно потрясти? Шестнадцатилетнюю крошку с ванильным облаком в голове?