– Где Эйвери? – спрашиваю я, зная, что вскоре он взорвется яростью, и молюсь, чтобы с ней все было в порядке.

– Спит. Выпьешь? – предлагает он.

Игра началась. Я качаю головой, из глаз брызжут слезы. Стою неподвижно и выжидаю, наблюдая за ним.

– Сядь, – приказывает он, по-прежнему с улыбкой.

Я соскальзывая на стул с противоположной стороны стола. В доме так холодно и темно, шторы задвинуты. Только сквозь щель между ними на кухонный пол тонкой полоской ложится луч послеполуденного света, как будто прочерченный лазером.

– Как ты прекрасно знаешь: все может быть просто или тяжело, зависит от тебя. Где. Ты. На хрен. Шлялась?

Правильного ответа на этот вопрос, конечно, не существует. Почти каждый ответ так или иначе сводится к тому, что я шлюха и сделаю что угодно ради денег, и не сказать, что это так уж далеко от истины: сейчас я готова на все, лишь бы получить немного денег. Но каждый ответ наказуем, одни сильнее других, и поскольку у меня есть деньги, которые он найдет, я говорю:

– Я нашла ожерелье во время прогулки перед домом и пошла его закладывать. Мне хотелось бы иметь собственные деньги.

Последнюю фразу добавляю, чтобы поддержать фантазию, будто я просто домохозяйка, нуждающаяся в деньгах, а не пленница. Эта деталь создает впечатление, что я вижу себя именно так.

– Разве тебе чего-то не хватает? Я всем тебя обеспечиваю. Ты хорошо питаешься, у тебя прекрасная одежда. Оглянись вокруг. Сколько человек живет в подобном доме? Посмотри!

Он требует, чтобы я на самом деле покрутила головой, будто не видела дом, в котором заперта уже целую вечность. Я подчиняюсь.

И вижу белые стены и кухонные шкафчики, белую кварцевую столешницу, белый ковер под бежевым диваном и креслом – безрадостное, лишенное любви пространство, стерильное, как комната ожидания в медицинском учреждении. Я оставила тарелку с тостами на столике в прихожей. Наверное, это вывело его из себя. Мой взгляд падает на стеклянные двери в гостиную. Я вижу свое отражение в маленьком квадратике стекла и вздрагиваю.

Лукас встает и медленно идет ко мне, нависает над моим стулом, и я опускаю голову.

– Вставай, – приказывает он, но не дает мне места, чтобы встать.

Приходиться оттолкнуть стул назад. И тут приходит обжигающая боль – Лукас обхватывает меня за шею и ударяет об стену. А потом удерживает за горло, пока шарит по карманам и лифчику и вытаскивает сорок долларов, украденные у женщины у банка, и двадцатку, украденную у Коры, я ведь так и не расплатилась с таксистом. Лукас швыряет деньги на пол.

– И это того стоило? – вопит он, брызжа слюной мне в лицо. – Шестьдесят говенных долларов! Наверное, я недостаточно многим пожертвовал, чтобы дать тебе все это. Тебе так нужны эти деньги?

– Нет, – послушно отвечаю я.

– Что-что? – орет он.

– Нет, – повторяю я, пытаясь вдохнуть.

Лукас отпускает горло, и я машинально хватаюсь за него руками, втягивая ртом воздух. Наклоняюсь над стулом, изо всех сил пытаясь отдышаться перед следующим актом.

Если Лукас убьет меня, то фантазиям, которые он лелеял столько лет, придет конец. Я знаю, он не хочет моей смерти, но также знаю, что он уже спланировал, как меня убить, если понадобится. Его основной план – устроить мне передозировку антидепрессантов, чтобы никто ничего не заподозрил. Никакой крови, никаких подозрений. Я считаю, Лукас не хочет моей смерти, но могу и ошибаться. Возможно, сейчас он подыскивает в интернете кого-нибудь помоложе, чтобы убить меня, улететь в другую страну и там проделать то же самое с ней. Я понятия не имею, поэтому не сопротивляюсь. Думаю об Эйвери и не кричу, не плачу, не отвечаю.

Когда Лукас открывает дверь в подвал, в горле поднимается паника, грудь сжимается, руки дрожат, но я не буду вцепляться в него ногтями, чтобы он сам отнес меня вниз. Не сегодня. Пусть решит, что я усвоила урок и подчинилась. Мне приходится пройти мимо него к лестнице. Я иду медленно и осторожно, повинуясь его молчаливому приказу. Прислонившись левым плечом к гипсокартону, осторожно делаю второй шаг, не зная, что он предпримет, ведь раньше я всегда сопротивлялась. И вот, когда спускаюсь на четвертую ступеньку, его каблук врезается мне между лопаток и меня обжигает боль, а из легких выбивает воздух. Я не спотыкаюсь, хватаясь за перила или пытаясь восстановить равновесие, а лечу вниз и с треском, похожим на хруст ломающихся костей, шлепаюсь на бетонный пол.

Лукас не запирает меня в бетонном закутке. Просто защелкивает засов на двери наверху и оставляет в подвале. Некоторое время я неподвижно лежу в полумраке. Из окна еще падает слабый свет, и я пытаюсь рассмотреть свое тело, пока солнце не угасло окончательно. Шевелю руками, потом пытаюсь сесть, чувствуя резкие уколы боли. Когда я делаю вдох, спину пронзает боль. Как минимум одно ребро сломано. Ничего страшного, при переломе ребер не требуется медицинской помощи. Ни костылей, ни гипса, только время. Поднимаюсь на колени и понимаю, что на лице и бедре, на которые я приземлилась, будут заметные кровоподтеки, но, похоже, сломаны только правые ребра.

Я подползаю к куче грязного белья в корзине, стараясь дышать неглубоко. Вытаскиваю белье на пол и ложусь на него. Неужели это была последняя возможность сбежать? Пару раз в неделю Лукас разрешал мне качать Эйвери на качелях в скверике за домом, пока наблюдал за мной из окна. Теперь я потеряла и эту, последнюю крупицу свободы.

Запахи грязной швабры и отбеливателя в сочетании с мучительной болью вынуждают меня подползти к раковине в подсобке, но встать я не могу, и меня тошнит на цементный пол возле металлического слива. Я вспоминаю, как в последний раз была уверена, что нашла выход. Уже после того, как поняла, что Лукас заманил меня в ловушку, но тогда он все еще время от времени выводил меня на публику, чтобы продемонстрировать, заставляя соблюдать правила. Никаких туалетов. Если мне хотелось в туалет, мы покидали мероприятие, и он приходил в ярость, поэтому я не ничего не пила целый день, чтобы не пришлось уходить. Я не должна была удаляться от него, обсуждать свое прошлое, хмуриться и быть недружелюбной. Эта фаза длилась всего несколько недель, потому что я попыталась сесть в чужое такси, пока он прощался с друзьями у ресторана. Сколько бы я ни кричала водителю, чтобы ехал, он не торопясь вводил в навигатор адрес, а потом стало поздно: Лукас запрыгнул