от вокзала, двинулся огромным табором, затем постепенно разбился на отдельные группы, и люди шли, не теряя друг друга из виду. А когда станция скрылась из виду, начали разбредаться кто куда. В Белоруссии много песчаных дорог. Песок набивался в туфли, мешал идти, растирая до крови ноги. К тому же у многих были туфли на высоких каблуках. Вскоре женщины разулись и пошли босиком. Идти по теплому песку было бы приятно, если бы не колючки и корни сосен, то там, то тут взойкивали женщины и садились на землю вытаскивать занозу. Меня выручили сапоги.

Мы держались одного направления — на восток. С каждым километром людская вереница растягивалась. Не прошли и четырех километров, как вынуждены были остановиться — выбились из сил. Солнце стояло уже довольно высоко, но здесь такой жары, как в эту пору у нас в степи, не было. Мы сидели на обочине в тени берез. Многие уныло опустили глаза к земле, некоторые прилегли на траву. Молчали даже самые словоохотливые.

— Девочки, а где же наша начальница? — вдруг спросил кто-то.

Я узнала голос Маруш Аршаковны.

— Какая начальница?

— Да Елизавета Сергеевна, какая же еще. Она же председатель женского совета.

— А зачем она тебе?

— Как зачем? Пусть она нами и командует. Разве можно без руководства? — это уже голос Муси-Строптивой. — Пусть указывает, что делать, куда идти. Разве не она за нас отвечает?

— Но как же отвечать? Я не знаю… Транспорта нет… Что я могу сделать? — растерянно заморгала Елизавета Сергеевна.

Она нахохлилась, как курица под дождем, и недоуменно поглядывала на нас. Мне стало жаль ее. Но поч другому была настроена Муся-Строптивая.

— Надо найти транспорт, если его нет. Тоже мне — причину придумала. Раз ты начальница, так командуй. А то, «что я могу?».

— Вот тебя и поставим начальницей, — поморщилась Алевтина Павловна — Долго ли нового председателя избрать. Ты и попробуй найти транспорт.

— Боже упаси, — ужаснулась Муся-Строптивая. — Я не могу быть начальницей. Я подчиняться привыкла. А торговаться нам незачем. Так что давай, Елизавета Сергеевна, бросай переживания и бери власть в свои руки. Тебе не привыкать. Вот и командуй этими бабами. Разве не видишь, сплошная бестолочь. Чемоданы свои тащат, а? Будто к соседям идут! Или с вокзала на собственную квартиру торопятся. Или, может, думают, что навстречу им выбежит кавалер и расшаркается: «Ах, мадам, простите-извините, разрешите донести ваш чемоданчик».

— Что же нам, выбросить наши чемоданы?

— И выбросишь, если Елизавета Сергеевна прикажет. Мужика и то оставила на фронте, а тут уж чего проще, — все больше разгоралась Муся. — Свяжите в узлы самое необходимое, так, что ль, Елизавета Сергеевна?

— Так, Муся… Да-а… Мария Максимовна говорит правильно. Девочки… Товарищи женщины, чемоданы придется оставить.

Елизавета Сергеевна приободрилась, несколько пришла в себя, но голос ее пока что звучал негромко.

— И еще, Елизавета Сергеевна, — вошла во вкус Муся-Строптивая. — Молодые, у кого нет детей, вышагивают себе налегке, и горя им мало. Пусть помогают женщинам с малыми детьми, малышей когда-никогда понесут. Прикажите и это, Елизавета Сергеевна. Руки не отвалятся. Не такое время, чтобы мужиков походочкой завлекать.

— Верно сказано, все правильно.

— Конечно, надо помогать друг другу, — поддержали Мусю женщины с детьми.

— В таком деле приказывать?.. Нельзя просить кого-то нести своего ребенка, — бросила Алевтина Павловна. — Тут самому надо предложить, чтобы кто-то сам захотел помочь.

— Это почему не нужно приказа? — прищурилась со злой какой-то веселостью Муся-Строптивая, уперев руки в бока. — Как это сами захотят? А если не захотят? Одна будет идти с ребенком, соленым потом обливаться, а другая рядом шагать налегке и задом вилять? Не-ет, нужен порядок. Мы хоть и не военные, зато жены военных. Нам следует во всем придерживаться армейского порядка. Так, что ль, Елизавета Сергеевна?

— По-моему, предложение Муси… Э-э… Марии Максимовны очень правильное. Товарищи женщины, в такой тяжелой обстановке, — уверенно уже сказала Елизавета Сергеевна, — нам тоже… нам нужно… нужен армейский порядок.

Елизавета Сергеевна оживала на глазах, голос ее окреп, вспомнился привычный набор слов, и она обрела свой прежний начальственный вид. Женщины, повалившиеся кто-где от усталости, стали поднимать головы, одергивая платья, и прислушиваться к Елизавете Сергеевне.

— Итак, товарищи женщины, — уже уверенным тоном сказала она. — Каким будет наш дальнейший план? Давайте посоветуемся.

— Да о чем тут советоваться? Нужно скорее добраться до какой-нибудь большой станции и постараться сесть на поезд, — устало произнесла Алевтина Павловна.

— А если на той станции не будет поезда? Что тогда? — спросила Муся-Хохотушка, с улыбкой переводя взгляд с одного лица на другое.

— Пойдем на следующую станцию.

— Что же, так и будем все время идти пешком?

— А что же еще делать? Может, ты предложишь немцев дождаться?

— Скажете тоже, — хохотнула Муся-Хохотушка.

— Ладно, довольно, — нахмурилась Алевтина Павловна. — Лучше давайте подумаем о дороге. Хорошо, если поезд будет. Но надо приглядеть какой-нибудь другой транспорт.

— Давайте зайдем по дороге в один из колхозов и попросим у председателя телегу с лошадью, — предложила Маруш.

— Сколько мы проехали? Километров двести? Значит, мы еще находимся в Западной Белоруссии, — задумчиво проговорила Алевтина Павловна. — Так вот, здесь нет колхозов. Здесь только частники. Если на следующей станции не будет поезда, тогда что ж… надо покупать телегу с лошадью. У кого сколько осталось денег — все нужно собрать, до рубля. Если не хватит, тряпками рассчитаемся.

День ото дня все больше менялась Алевтина Павловна. И следа не осталось от ее небрежной и милой кокетливости и того ленивого и усмешливого превосходства, которое выказывала иногда по отношению к нам эта красивая женщина. Какое-то усталое, но твердое спокойствие стало проявляться в ее характере, все рассудительней делалась она. Ни в чем по-прежнему она не стремилась опередить Елизавету Сергеевну, по-прежнему как бы уступала ей дорогу, но что бы она теперь ни сказала, что бы ни предложила, все было дельно, полно здравого смысла, и все невольно тянулись к ней.

В первый день мы прошли совсем немного. Продвигаясь вдоль железной дороги, мы добрались до ближайшего разъезда, но там не было и не ожидалось поездов ни в ту, ни в другую сторону. Никто здесь не мог сказать нам ничего вразумительного. И поскольку все, не теряя времени, уходили дальше, зашагали и мы. Идти было нелегко. У пятерых были дети не старше трех-четырех лет — им особенно приходилось трудно. Сама могла идти только семилетняя дочь Муси-Строптивой Люся, да еще Шурик, четырехлетний Вовка-командир уставал быстро, и Алевтина Павловна большей частью несла его на руках. Так же было и с другими ребятишками — когда они уставали, их несли сначала матери,