class="p1">На путях и раньше была ужасная мазутная грязь, теперь, когда к тому прибавились пепел горящих вагонов и вода из шлангов, образовались огромные черные лужи, и в них оказались многие наши полуобгоревшие вещи. Каждый отыскивал свои узлы, переворачивал их, еще больше перемазывая остальные. Я отыскала мой деревянный чемодан, обгоревший с одного края. Узел с пальто и кое-каким домашним скарбом не нашелся, наверное, сгорел в одном из уголков вагона. Не у меня одной пропажа. Я слышу, как женщины умоляют солдата, орудовавшего длинным багром:

— Товарищ боец, пошарь-ка еще раз около стенки. Чемодана моего нет.

— Миленький, поищи еще разок в вагоне, поищи, ради бога, а?

Хорошо, что хоть мой чемодан уцелел. Там у меня было несколько платьев и сапоги. Это мен «я обрадовало. Стыдно же из такой дали возвращаться в аул налегке. Угол моего чемодана продолжал тлеть. Огонь еще не прожег доски. Я хотела открыть его, но куда-то запропастился ключ. Пробовала сорвать небольшой замочек — но где там! — разве выдернешь гвозди, которые забивал дядя Сеилхан. Чемодан уже начал загораться. Я стояла в растерянности, не зная, что делать. Но тут какой-то боец закричал у меня за спиной:

— Эй, я патушу?! Держи вода, вода палью, — и не успела я обернуться, как он направил струю из шланга на мой чемодан.

Мне показалось, что этот человек говорит по-русски с акцентом, похожим на мой, и голос его был таким родным. Когда я обернулась, чтобы поблагодарить, он тоже застыл удивленно.

— Вот те на! Вы не казашка, сестренка?

— Казашка, казашка. И вы казах? — спросила я, даже не сообразив, что он заговорил по-казахски.

— Казах, конечно. Как вы оказались в этих краях?

— Муж у меня командир. С ним и приехала. Кто мог знать, что случится такое. Старший лейтенант Касымбек Едильбаев… Может, встречали где?

Боец, видимо, не решался прямо сказать, что не встречал.

— Э-э, трудновато вам приходится, — как-то замялся он.

Был он высоким, длинноруким парнем со скуластым лицом, на котором выделялся нос с широкими ноздрями. Из-под широких бровей поблескивали пронзительные глазки— хваткий был, видать, парень. Но я так истосковалась по родным краям, да еще в такой попала переплет, что, встретив земляка своего, так обрадовалась, словно брат он мне был и за ним замаячили крыши родного аула. Но радость быстро угасла. Ясно было без слов — этот солдат ничем помочь мне не сможет. У нас с ним слишком разные дороги.

Парень тоже, видимо, истосковался по дому. Поливая из шланга, он все топтался неподалеку, поглядывая на меня и тревожно и радостно.

— Я вам сказал «сестренка», а вы того… оказались женгей. Но по годам вы мне все-таки сестренка, наверное. Как вас зовут? Меня — Букашев Абан. Господи, как жаль, что вы не смогли проскочить туда! — он махнул на восток.

— Что же теперь с нами будет?

— Этого я не знаю, — он передал шланг одному из своих товарищей и стал вытирать перепачканные в саже огромные руки. — Ну, тяжело вам придется, тяжело. Дорога разрушена, мост тоже разбомбили начисто. — Было видно, что Абан искренне меня жалеет, он тоскливо задумался, нахмурил брови, — Господи, что же вам сказать-то? Погодите немного, я пойду с командиром посоветуюсь.

И он, тяжело бухая ботинками, разбрызгивая черные лужицы, побежал к концу состава. Пожар в нашем вагоне уже почти потушили. Обе обугленные стенки его зияли проломами, на крыше тоже не осталось целого места. Солдаты баграми вытащили из углов вагона остатки нашего добра — но оно все сгорело и рассыпалось на глазах. Пошли теперь охи и ахи, некоторые заламывали руки, плача о пропавших ценностях, забыв о том, что всего несколько минут назад могли погибнуть и сами.

Люди разобрали уцелевшее, на земле валялись несколько жестяных чайников и осколки битой посуды. Только один узел все еще лежал в грязи. Муся-Строптивая с сомнением пробормотала:

— Узел-то, кажись, Ираиды Ивановны. Да, вот полоски на одеяле, точно, ее это.

— Что же теперь с ним делать? Самой-то ее нет.

— Ну и что, если нет? Дети здесь. Шурик, Боря? Где они?

— Шурик здесь, — отозвалась Света.

— Тогда и вещи вы забирайте, — решительно сказала Муся. — Если матери нет, то вещи детям надо отдать, так или нет? Пригодятся для детишек — двое… — она недоговорила, стала оглядываться, — а где же Боря?

— Нет, в самом деле, где он?

Женщины впопыхах не заметили, что Бори нет, теперь вопросительно смотрели то на Свету, то на меня. Мы молчали, не в силах сказать им о том, что случилось с Борей. И тут вдруг раздался тоненький голосок Шурика:

— А Борю убили. В него пуля попала.

— Как… убили? — отступила на шаг Алевтина Павловна и строго посмотрела на нас со Светой, точно мы были виноваты в его гибели.

— Где убили? — воскликнула и Муся-Строптивая.

— Как убили, — вдруг заплакала Света, — как убивают… Они с Назирой… с Надей… бежали, — она закрыла лицо локтем и закачала головой.

Нас больше ни о чем не спрашивали. Молча разобрав остатки вещей, мы стояли растерянные, не зная, что предпринять дальше. Начальница наша Елизавета Сергеевна так была разбита событиями этого дня, что только жалобно поглядывала на нас.

— Что же будем делать? Что дальше? — повторяла она беспомощно, слабенько.

— Вот что… Давайте вот что, пойдем давайте на вокзал, нужно найти хоть какое-то начальство и узнать, что к чему. Потом и будем решать, — сказала Алевтина Павловна, взяла сына за руку, забросила узел на спину и направилась в сторону вокзала.

Торопливо подобрав свои вещи, остальные поковыляли за нею. И тут откуда-то прибежал долговязый Абан. Я уже окончательно пришла в себя и теперь заметила, что его длинным тощим ногам совсем не идут обмотки. Галифе оттопыривалось в разные стороны, как прошлогодняя шерсть на ляжках голенастого верблюжонка, но он не обращал внимания на свой чудаковатый вид.

— Эй… эй… сестренка… женгей… — закричал он, не зная, как меня называть, тяжело, всей грудью, дыша. — Нашел, слава богу, вас. Поезда пока здесь ходить не будут. Мост восстановят не скоро. А главное — немцы уже близко. Ума не приложу, что бы вам посоветовать…

Абан почесал затылок, зажмурился в досаде и отчаянии.

— Что же нам делать? — спросила я.

— Командир наш считает — вам здесь нельзя задерживаться. Транспорта нет никакого. Надо уходить пешком. А там уже — как повезет. Как повезет, говорю.

— Хорошо, спасибо.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Они были у него черны, точно угли, менялись, как будто ходило в них все еще пламя пожаров, металась под бомбами станция.

— Ну,