проповедовал аскетизм. (…) Арех любил по кладбищам ходить. Смак – это у французов, у Сезанна – эстетическое наслаждение» (из беседы Р. Васми с Б. Рогинским).

Эпитафия. В. П. – Вадим Преловский.

«Сделай милыми-милыми глазки…» Печатается по одной из машинописных копий.

Лгун свят. Печатается впервые.

«Если вы засиделись в гостях допоздна…» ДМ. «После освобождения (Арефьев) должен был некоторое время регулярно отмечаться у Гребенюка – участкового инспектора милиции, который вёл с Арефьевым беседы» (Герасименко В. (Примечания к ДМ). См. с. 406 наст. изд.).

Стихи, предназначенные к публикации

Мандельштам писал в Тамбов Валерии Николаевне Кружновой, подруге Вадима Преловского: «Ввиду этого, иссякнув в борьбе, я решил прибегнуть к крайнему средству, а именно напечатать какую-нибудь гадость. Конечно, не в Ленинграде (избави Бог!!), так как здесь не стыдно только под псевдонимом, а мне надо – так, чтобы я мог листком со «стихом» потрясать перед милицейским носом. Посылаю тебе 3 г., из которых выбери самое (всё-таки) безобидное и, как только будет время, подсунь куда-нибудь, авось трахнут. Здесь бы можно, но Арех меня «зарэжэт». Но ты не думай, что я, так сказать, отдаю позиции». (Цит. по: Гуревич Л. 50-е годы // Арефьевский круг. СПб., 2002. С. 19). Насколько нам известно, ни одно из этих стихотворений, написанных до 1955 года, при жизни поэта опубликовано не было. Все они (кроме ст-ний «Детское», «Желая стать подобным Богу…» и «Остров Челекен») печатаются впервые.

В библиотеке. Вариант стихотворения «Девочка читала мемуары…», написанный в расчёте на публикацию, возможно, ещё при жизни Е. Гайль.

Остров Челекен («Когда закат не очень красен…»). Челекен – полуостров на восточном берегу Каспийского моря, в Туркмении. В 1930-х гг… Челекен, бывший до этого островом, из-за понижения уровня Каспийского моря «присоединился» к берегу.

Переводы

Ф. Г. Лорка. Арест Антонио Эль Комборьо на Севильской дороге. Печатается впервые.

Фрагменты и неоконченное

«Ах, трамвай, почему Вы огромный?..» ЮК.

Вступление (к неоконченному циклу «Ритмы»). РГ II. Печатается впервые.

Пролог (и поэма без названия). РГ II. Печатается впервые.

«И, как латинский стих чеканный…» ДМ.

Осень («Листья бледные, как ладони…») ДМ.

«Мне сквозь сон сосна шептала саги…» ЮК.

«Снова мне кажется утро – ясным…» ДМ.

«Через площадь трамвай, через вечер…» ДМ.

Поэт («Я горд и свободен. За это…»). ЮК.

«Давно готова к бою шпага…» РГ II. Печатается впервые.

Дневник 1958 года

Печатается по самиздатскому журналу «Часы» (1979, № 22). Предисловие публикатора приведено с небольшими купюрами.

Б. Рогинский

Борис Рогинский. Роальд Мандельштам: Жизнь и поэзия

Роальд Чарльсович[7] Мандельштам родился 16 сентября 1932 года в Ленинграде. Его мать – Елена Иосифовна Мандельштам (1906–1978), по специальности инженер-химик, происходила из адвокатской семьи (бабушка, Вера Ионовна, урождённая Голованцева, была замужем за известным петербургским юристом Иосифом Владимировичем Мандельштамом). Отец, Чарльз Яковлевич Горович (1907 – после 1960), родился в Америке, в еврейской семье из России.

Родители жили в гражданском браке и вскоре после рождения Роальда разошлись. Чарльз Горович был арестован по доносу 13 октября 1936 года и приговорён к семи годам лагерей по ст. 58–10 УК РСФСР (реабилитирован в 1958 году). Поводом для доноса послужило, очевидно, неосторожное высказывание о Троцком ещё в годы учебы Чарльза в Ленинграде. На время ареста Чарльз жил Мурманске, служа экономистом в Отделе рабочего снабжения Мурманского морского торгового порта. После освобождения он оставался до самой смерти в Казахстане, посылая сыну ежемесячно по 25 рублей. Вместе с небольшой суммой, которую выкраивали из зарплаты мать и сестра, эти деньги были единственным источником существования Роальда Мандельштама. Только один раз (в 1960 году) отец приехал в Ленинград. Об этом приезде вспоминает художник Александр Арефьев: «Я видел Алькиного отца после войны, когда он приезжал, имея другую семью. Мы сидели за столом, а он с иронией и грустью певал нам свою любимую песенку:

У меня есть шапка со звездой,Я – красноевреец молодой»[8].

В 1937 году Елена Иосифовна выходит замуж за Дмитрия Николаевича Томина, в 1940-м рождается Елена, которой впоследствии была посвящена знаменитая «Колыбельная» («Стих давно трамвайный говор…»). Они живут у дяди Роальда, Бориса Мандельштама, на Большой Московской улице, неподалёку от Владимирской площади. Вместе с двоюродным братом Иосифом Горьковым Роальд учится в 300-й школе. Иосиф Горьков вспоминает об Алике предвоенной поры как о весёлом, «моторном» мальчике, оптимисте, заводиле в квартирных хулиганствах. И рядом с этим образом – хрипы задыхающегося за стеной, серозелёные кислородные подушки, медсёстры в белых халатах, накинутых поверх пальто: Алик с четырёх лет был болен астмой.

В этом «достоевском» углу города зарождаются первые поэтические впечатления Роальда. Через десять лет после переезда на Садовую, в 1956 году, он напишет:

Утром ущелье – Свечной переулок,Ночью – Дарьял, Ронсеваль…

В самом начале войны, ещё до блокады Мандельштам эвакуируется вместе с бабушкой и семьёй дяди в совхоз «Рассвет» Исаклинского района Куйбышевской области, где жили их родственники, эвакуированные ранее. Из-за болезни сестры мать остается с ней в осаждённом городе: уехать они смогли лишь в марте 1944 года. Дмитрий Томин был в том же году арестован и спустя восемь лет погиб в заключении. Роальд с бабушкой переезжают к освободившемуся в 1943 году Чарльзу Горовичу в Казахстан, где и живут до возвращения в Ленинград в 1947 году. Общение с отцом, очевидно, сыграло немаловажную роль в становлении личности Мандельштама. «Чарльз был большим знатоком и ценителем русской поэзии, имел филигранную память, знал наизусть множество стихов (Осипа) Мандельштама, Пастернака, Гумилёва, Ахматовой, Цветаевой. И Алик, видимо, зря времени не терял», – вспоминает сестра поэта Е. Томина.

Мать с Еленой по окончании войны живут в Сталиногорске (ныне Новомосковск Тульской области), Елена Иосифовна работает химиком на одном из местных предприятий. Примерно в одно время с Роальдом они возвращаются в Ленинград. Воссоединившись, семья по-прежнему живёт на Большой Московской.

Насколько важна была война для мироощущения Мандельштама, видно из его стихотворения «Детское»:

Седой кусочек тёплой сталиНе мог нам рассказатьО той стране, где ночь не спали,Чтоб нам его прислать. (…)Алея, вспыхнули разрезы,И вмиг – конец любвиК блестящим рыбкам из железа,Резвящимся в крови.

Мандельштам и его сверстники видели войну в отрочестве, сквозь туман пробуждающегося сознания. При этом ребёнок оставался до некоторой степени сторонним наблюдателем, свидетелем, зрителем, а не участником происходящего. И не отсюда ли во множестве стихов Мандельштама – нескончаемые видения битв: то Рима с Карфагеном, то Алой и Белой розы; пристальный взгляд в тучи, как у дежуривших на крыше («…Чьи лучи скрестились над водой?»); ритм метронома, который «куёт серебристую трель»?

После войны к астме прибавился лёгочный, а позднее костный туберкулёз. Вскоре пришлось встать на костыли, многие месяцы Роальд проводил неподвижно, закованный в гипс. От боли помогал морфий.

В конце 1940-х Елена Иосифовна поступает на работу в Ленинградский коксогазовый институт и получает комнату