традиции пуштунов, я решил рассказать Латифу придуманную легенду. — Умирая, отец завещал найти и вернуть кинжал домой…

— Красивая история. Непонятно только, почему вы ищете нож здесь, а не в России?

— Дело в том, что последний владелец ножа переводчик языка пушту. Недавно его направили из СССР служить в батальон специальных войск, который размещён возле Шахджоя.

— Вы хотите предложить нам атаковать их базу⁇

— Ну что Вы! Думаю, что по роду своей деятельности переводчик часто покидает расположение части, и у нас будет возможность захватить его в плен.

— Вы считаете, что он постоянно носит кинжал с собой?

— Я почти уверен в этом. Будет очень жаль, если я ошибаюсь.

— Ваш интерес понятен, а какая в этом наша выгода? Зачем мне рисковать своими людьми ради какого-то ножа?

— Я выпишу Вам чек на сто тысяч немецких марок.

— Сто тысяч? Да Вы надо мной смеётесь! Думаете, за такую жалкую подачку мы станем работать на Вас?

— Хорошо. Назовите свою цену. — Как только начались торги, я успокоился. Восточные люди имеют специфичный склад ума. Латиф не отказал сразу, а значит, не откажет и в дальнейшем.

— Триста тысяч марок.

— Двести тысяч, и я помогу Вам купить оружие.

Последние слова вызвали смех у Абдул Латифа.

— Триста тысяч — это моё последнее слово. И мне не нужно помогать с оружием. Сегодня нам его продают и поставляют китайцы, арабы, американцы, англичане, французы и Ваши соотечественники. Даже продажные шурави торгуют своим оружием. Так что мне нужны только деньги.

В деньгах я стеснения не испытывал. Последние продажи книги принесли мне более полумиллиона марок, а сейчас ещё и режиссёры стали предлагать снять кино о моих приключениях.

— Договорились. Нам нужно придумать план, как выманить переводчика из расположения его базы.

— Не переживайте. Мы постоянно отслеживаем русских. У них несколько переводчиков языка дари, и только один знает пушту. Обо всех перемещениях шурави мне докладывают мои люди. А они у меня есть даже в ХАДе. Надо подождать, и мы возьмём его.

Шёл четвёртый день нашего вынужденного бездействия. Мы с Усманом уже изучили весь укреплëнный район моджахедов.

Нужно отдать должное — он был очень грамотно выстроен в этой горной долине, с учётом всех складок местности и наличием глубоких пещер, использовавшихся как склады под боеприпасы, оружие и снаряжение.

Долговременные огневые позиции, хорошо оборудованные в инженерном отношении, размещались на гребнях хребтов, по две с каждой стороны ущелья. Эти позиции являлись ключевыми. Всего их было четыре, представлявшие из себя позиции ПВО, имеющие в своем составе по 2–3 крупнокалиберных пулемета ДШК.

Подобраться к укрепрайону по горным хребтам не представлялось возможным из-за сложного рельефа и наличия отвесных скал, поэтому всё внимание наблюдателей моджахедов было сосредоточено на проходе в ущелье.

Вообще, на мой взгляд, укрепрайон представлял из себя неприступную крепость.

В самой большой пещере моджахеды оборудовали полевой госпиталь на двести человек. Главным врачом был местный пуштун Алан Омар, отучившийся на медицинском факультете университета Клода Бернара в Лионе 1.

На учёбу его отправили ещё в 1971 году при последнем короле Афганистана Захир Шахе, который в июле 1973 года был свергнут своим двоюродным братом Мухаммедом Даудом, объявившим Афганистан республикой и ставшим её президентом.

Вернувшись весной 1978 года, Алан попал на вооруженное восстание армии, которое получила название Апрельская (Саурская) революция. В результате погибли сам Дауд и восемнадцать членов его семьи. У власти встали сторонники социализма, и Афганистан был объявлен Демократической Республикой Афганистан (ДРА).

Через некоторое время в стране началась гражданская война, приведшая к вводу советских войск по решению Политбюро ЦК КПСС для поддержки кабульского правительства.

С тех пор, по рассказам самого Омара, у него была богатая практика по лечению раненных моджахедов. Помощником у него выступал его сокурсник, француз, не нашедший себя во Франции и два года назад согласившийся приехать помогать Омару. Видимо, поэтому госпиталь и назвали французским.

Мы с Усманом собирались пообедать, когда за нами прибежал посыльный от Абдул Латифа и передал его просьбу срочно прийти к нему.

Командир моджахедов сидел за столом, разглядывая хорошую тактическую карту, на которой были отмечены расположения всех правительственных и советских войск в провинциях Кандагар, Забуль и Газни.

— Уважаемый Генрих, добрый день, — привстав со своего места, Абдул пожал мне руку и, обняв как родного, пригласил сесть на ковёр.

— Мне сказали, что я оторвал Вас от обеда, давайте сделаем это вместе, — и тут же распорядился принести нам еды.

Сегодня нас угостили хорошим пловом и жаренным мясом молодого барашка, а в конце принесли традиционный чай.

— У меня есть хорошие новости, — отпив чай из пиалы, произнёс Латиф, — наш переводчик сегодня утром прилетел на вертолёте в город Мукур к советникам и остался у них ночевать. Мой человек слышал, что за ним прилетят завтра к обеду. Давайте подумаем, как нам использовать появившуюся возможность.

— Может, выкрасть его сегодня ночью? — предложил я.

— К сожалению, это будет сделать очень сложно.

— Почему?

— Неделю назад, когда шурави на бронетранспортёрах приехали к своим советникам, два сына ослихи из мелкой банды пытались уже это сделать, напав на дом, в котором были переводчики. Мы не знаем подробностей, но одного из нападавших убил, а второго ранил и захватил в плен Ваш переводчик.

«А парень то оказался не простым, если сумел справиться с моджахедами,» — подумал в тот момент я, а вслух произнёс:

— Что вы предлагаете, Абдул?

— Русские не знают, что в одном из дувалов, стоящем возле вертолётной площадки, в подвале есть выход из кяриза. Ночью мы можем скрытно подойти и затаиться на территории тех дувалов, которые находятся там.

— А если их проверят?

— Их никто давно не проверял. Дувалы находятся внутри внешнего периметра охраны афганской пехотной дивизии. Они как воины, ничего из себя не представляют. Никому даже и в голову не придёт, что кто-то проник на охраняемый объект.

В эту ночь я почти не спал. Близость к исполнению моей мечты тревожила меня, и впервые за много лет я задумался о правильности моего пути. Слишком много изменений произошло с тех пор, как Третий Рейх рухнул, и не удивительно, что моя вера стала давать трещину.

«Потом. Всё обдумаю потом, когда кинжал будет у меня,»- решил я и наконец сумел провалиться в сон.

Нас с Усманом разбудили рано утром.

— Усман,