разглядел, что меня занесли в небольшую пещеру, примерно пять на четыре метра, и положили на удобный топчан.

Сначала над моими ранами склонился высокий, чисто выбритый афганец средних лет, которого, как я слышал, звали доктор Алан.

Осмотрев и слегка надавив на кожу вокруг ран, он поднял голову и на английском языке позвал помощника:

— Франсуа, скажи, пусть принесут горячую воду, и захвати мой дежурный саквояж.

Франсуа, типичный француз, невысокий, некрупного телосложения, кареглазый, черноволосый, с крупными чертами лица и вытянутым носом, развернулся и быстрым шагом вышел из палаты.

Через пять минут он принёс саквояж доктора, а за ним внесли тазик с водой.

С меня сняли штаны, затем промыли от пыли и обработали лекарствами раны.

— Поразительно! — доктор, который проделал надо мной все эти действия, обратился к Харреру, стоящему рядом, — раны выглядят так, как будто прошло пару суток с момента их нанесения.

— Да? Интересно, — и Генрих склонился над моими ногами. — Алан, надо поставить возле него охранника, чтобы не сбежал.

— Вы шутите? С такими ранами далеко не убежать.

— О-о-о, Вы не знаете русских, — ушёл от прямого ответа немец, который понял, что у меня работает регенерация, — они умудряются сбегать и не с такими ранениями!

Прошло десять минут, и, посадив возле входа в пещеру сторожа, меня оставили в покое.

Аккуратно осмотревшись, я понял, что лежу один. То ли мне выделили отдельную палату, то ли раненных сейчас у моджахедов не было.

Я лежал и размышлял о том, почему не чувствую боль. Бесспорно, это было связано с той водой, которая отправила меня сюда. Как там её называл в своём дневнике Харрер — «Живая»? В голове была какая-то пустота. Наверное, это результат пережитого мной шока.

И вот, когда я совсем расслабился, меня накрыла волна такой боли, что моё тело несколько раз изогнулось, сбрасывая на пол простыню, которой меня укрыли. Мои внутренности горели огнём. Не хватало воздуха, и некоторое время я ничего не видел и не слышал. Показалось, что я умираю. Сколько времени длилась моя агония, сложно сказать, но когда меня отпустило так же внезапно, как и началось, я увидел, что возле меня стоит несколько человек. Врач, чистивший мои раны, держал в руках пустой шприц.

— Слава богу! Мы уже решили, что не вытянем Вас. Я вколол Вам лошадиную дозу адреналина и самое сильное обезболивающее, которое у нас нашлось.

Говорить не хотелось, и я прикрыл глаза. Не знаю, что со мной было, но почему-то я был уверен, что выкарабкался бы и сам.

— Он заснул, — произнёс голос доктора, — пойдёмте, пусть отдыхает.

Через пять минут я приоткрыл глаза и, осмотревшись из-под век, никого кроме сторожа, не увидел.

Не было возможности проверить, чтобы не привлечь внимания, но мои ощущения говорили о полном выздоровлении тела.

Афганцу у входа было скучно смотреть на меня и, решив, что я не представляю опасности, он развернулся и, что-то тихо напевая, сел лицом к выходу, откуда через откинутый полог ярко светила луна.

Осторожно приподнявшись, я ощупал свои ноги и не почувствовал никаких болевых ощущений. Спокойно контролируя охранника, не торопясь размотал бинты, и взглянув туда, где были дырки от пуль, ничего кроме лёгких рубцов не увидел.

Мелькнула мысль о том, что надо бежать сегодня. Завтра, поняв, что я здоров, меня кинут в зиндан. И тогда не будет никаких шансов.

Неслышно подкравшись к моджахеду, резким движением свернул ему шею.

На моё счастье, охранник был примерно одного со мной роста. Раздев его, положил на топчан вместо себя, перевернул на бок спиной ко входу и накрыл простынёй. Надевать чужую одежду было неприятно, но выбирать не приходилось. Снял с афганца и пакуль, головной убор пуштунов. С сандалями повезло, они оказались моего размера.

Надев трофейный «лифчик» и подхватив автомат, я вышел из пещеры. Спокойно и неторопливо, стараясь не делать резких движений, я прогулялся по двору. Судя по часам, снятым с убитого, сейчас было полдвенадцатого ночи.

Лагерь моджахедов был слабо освещён светом из окон глинобитных домиков, приткнувшихся на склоне горы. Его большая часть уже погрузилась в темноту и на улице никого не было.

Мне нужно было выручать Сашку и забрать кинжал у Харрера.

К сожалению, решение о побеги пришло спонтанно, и я ничего не знал об установленном порядке и окружающей местности.

Жаль, что я поторопился убить своего сторожа. Надо было сначала провести экспресс допрос. Хотя, подумав, я решил, что поступил правильно. Первоначальные условия и отсутствие оружия могли сыграть против меня. Стоило ему закричать и весь мой план сразу же бы накрылся «медным тазом».

Подумав, я подошёл к ближнему от моей пещеры домику. Осторожно подкравшись к окошку, я заглянул внутрь и «Бинго!», за столиком у окна сидел и что-то писал помощник доктора Франсуа.

Негромко постучав в дверь и услышав, как Франсуа щёлкнул открываемым замком, даже не спросив «кто», я потянул её на себя, одновременно просовывая ствол автомата и толкая хозяина внутрь дома.

— Молчи и будешь жить! — выдал я подготовленную фразу на английском.

Прикрыв дверь, я склонился над забившемся в угол маленькой прихожей французом.

— Не кричи. Отвечай тихо и спокойно. И тогда я ничего тебе плохого не сделаю. Кивни, если понял.

Франсуа, словно болванчик, закивал головой и заговорил взахлёб:

— Да-да, я понял, понял вас.

— Тихо! Ничего лишнего не говори. Меня интересует, где находится зиндан и дом, в котором живёт Харрер?

Завороженно глядя на автомат, Франсуа рассказал, что зиндан выкопан дальше на окраине лагеря, за крайним домом. Охраны нет, потому что сверху он закрыт толстой решёткой с крупным деревянным засовом. Генрих жил рядом с Франсуа, и это заставило меня внести коррективы в мой первоначальный план.

— Где машины стоят, знаешь?

— Да. За зинданом слева хозяйственный двор. Там фонарь светит. Машины под навесом.

— Охрана есть?

— Наверное, но я туда ночью не ходил, а днём там всегда много людей.

— Поднимайся, — произнёс я. — Пойдёшь со мной и постучишь в двери Харрера. Если спросит «кто?», скажешь, что это ты и беспокоишь, потому что пленный просит Генриха прийти к нему.

В доме у немца также горел свет, и он, услышав, куда его зовут, тут же открыл дверь, чтобы получить удар стволом автомата в солнечное сплетение.

От неожиданности и боли у него перехватило дыхание, и он упал в позе эмбриона.

— Заходи,