зачем тебе идти со мной? Может, ты останешься? — за завтраком я не удержался от вопроса.

— Как Вы можете мне такое предлагать, уважаемый Генрих? — обиделся тот.

— Мои руководители оказали мне честь, поручив быть рядом с Вами. И я не могу не оправдать их доверие.

— Хорошо. Спасибо за Вашу помощь.

Абдул Латиф решил сформировать отряд из семнадцати человек. Нас переодели в тёмные одежды, вернули наше оружие и, сев в четыре джипа, мы выдвинулись из укрепрайона.

До Мукура было около сорока километров, но наш путь лежал немного ближе, и через час мы уже высадились из автомобилей в небольшом кишлаке в пяти километрах от города.

Здесь нас встретил проводник, местный пуштун, который отлично знал подземные туннели, протянувшиеся в этом районе.

Через горловину одного из колодцев мы по вырубленным в стене ступеням спустились вниз.

Я ожидал встретить неухоженный тёмный лаз, но увиденное поразило меня.

Мощный фонарь осветил широкий проход, уходящий под небольшим уклоном в нужном нам направлении. Некоторый дискомфорт был из-за бегущей под ногами воды. Хорошо, что Латиф предусмотрел это и выдал нам резиновые сапоги.

Несколько раз я чуть было не упал, поскользнувшись на влажной глине. Несмотря на всю мою закалку, когда через два часа мы покинули туннель, сил у меня уже почти не оставалось, и я с тоской подумал о том, смогу ли выдержать обратный путь.

В дувале нас ожидали трое наблюдателей, которые сообщили, что вокруг всё спокойно. Разбившись на группы по четыре — пять человек, мы рассредоточились по близстоящим домам,

Теперь оставалось только ждать. Время тянулось медленно. В подземном туннеле было прохладно, но снаружи в это время года было ещё холоднее, и мы начали замерзать.

Афганцы жевали насвай, влажную смесь зеленого или коричневого цвета из измельченных табачных листьев с добавками. Из насвая лепят шарики и кладут их за щеку или под язык. Шарики не разжевывают, а просто держат во рту, чтобы через двадцать — тридцать минут выплюнуть. Насвай вызывает чрезмерное слюноотделение, поэтому люди, его употребляющие, все время сплевывают слюну. Говорят, что кого-то он немного возбуждает, а кто-то использует его, чтобы расслабиться.

Мне тоже его предложили, но я благоразумно отказался, зная, что у меня, как неподготовленного человека, он может вызвать головокружение, тошноту, рвоту, слабость и спазмы в животе.

Но вот, наконец, солдаты правительственных войск забегали вдоль посадочной площадки, а вдали послышался гул двигателей вертолётов.

Схватив меня за плечо, Абдул показал на юношу в советской форме, который шёл к площадке в сопровождении одного молодого европейца, но только в форме афганских военных.

— Это он! Нам нужно брать его, пока не сели вертолёты шурави, — и тут же скомандовал своим моджахедам открыть огонь…

Дорогие друзья! Спасибо Вам что читаете мою книгу, если вам нравится, ставьте пожалуйста лайки. Следующая глава завершит мою вторую книгу. Постараюсь порадовать Вас третьей книгой, в которой будет больше фантастики и интриги. С уважением, автор.

Книга 2

Часть 2 Глава 11

Юрий Соколов.

Мы с Сашкой подошли к вертодрому (так называется взлётно-посадочная площадка). Здесь уже собралось несколько десятков сарбозов, афганских солдат правительственных войск. Для них прилёт советских вертолётов был чем-то вроде развлечения. Хоть какое-то разнообразие в их гарнизонной жизни.

— Братишка, — продолжил я разговор, начатый ещё раньше, — давай подумаем, что мы можем сделать. Всё написанное в этом дневнике настолько странно, что стоит хорошо обдумать. Постараюсь договориться с ротным и через неделю прилететь снова.

— Буду ждать, — Коршунов хотел сказать что-то ещё, но в этот момент вдали послышался аэродинамический шум летящих вертушек. От вертолётчиков я знал, что его сила зависит не от мощности двигателей, а от длины и общей площади лопастей вращающегося винта. И чем он больше, тем сильнее звук.

Этот звук в какой-то мере перекрыл звук автоматных очередей, ударивших из окон и дверей дувалов, стоящих на противоположной стороне площадки.

Моя реакция не подвела меня. Да и время опять замедлилось. Я видел летящие в нас пули. Если быть точнее, то пули летели в солдат и Сашку. В меня никто не стрелял. Мой мозг это зафиксировал и сделал соответствующие выводы.

Кинувшись к другу, я сбил его с ног и отбросил к небольшой сточной канаве, выкопанной для отвода воды в период дождей.

— В канаву! — крикнул я ему, перекатываясь туда же, но немного не успел. Действие замедления закончилось, и я сначала почувствовал удары в ноги входящих пуль, и только через секунду пришла боль.

Как в тумане, я видел падающих вокруг меня сарбозов. Не ожидая нападения, своё оружие они оставили в палатках. Это было нападение волков на беззащитных овец. И волки беспощадно убивали, в упор расстреливая бегущих людей.

Нам с Сашей в какой-то степени повезло. Два афганца, стоявшие рядом с нами, были убиты первыми выстрелами. Упав на краю канавы, они своими мёртвыми телами закрывали нас от плотного огня врагов.

У Коршунова оружия с собой не было, а мой автомат лежал рядом. Я дёрнул его за ремень к себе и, скрипя от боли зубами, передёрнул затвор. Подтянувшись на руках, положил ствол возле ботинок одного из убитых и начал стрелять.

В эйфории боя, когда никто не оказал моджахедам сопротивления, они успели уничтожить почти всех, кто был на площадке. И поэтому ответный огонь моего автомата оказался холодным душем для душманов, успевших выйти из дувалов.

Я попал в двоих или троих, когда услышал крик на пушту:

— Жвандай йе вахла! Брать живым!

И тут же удар по голове отправил меня в темноту…

* * *

В себя я пришёл от боли. Один из моджахедов тащил меня на себе и, спускаясь в кяриз, зацепил моими раненными ногами его край, отчего ко мне вернулось сознание. Мои руки были связаны и перекинуты на шею душману, а тело лежало на его спине. Ему приказали нести меня, и дух выбрал для этого не самый лучший способ. Но сообразил он об этом только тогда, когда ему стало трудно дышать. Мои руки упирались в его подбородок, зажимая гортань.

В этом кяризе не было удобного спуска. Внутрь колодца размотали верёвочную лестницу. Вот по ней сейчас моджахед и спускался. Несмотря на неудобное положение, мне было видно, как побагровели его лицо и шея. А дыхание стало тяжёлым и частым.

Колодец попался глубокий. Мне показалось, не менее восьми — десяти метров. На моё счастье,