делать работу по дому, а Франклину – заняться ее земельными участками. В последние годы ее поля давали мало урожая.

Прежде чем отправить брата и сестру на работу, Марица совершила с ними прогулку по деревне. Для начала она повела их на берег реки, чтобы познакомить их там с женщинами Надьрева, которые мыли свои косы или стирали одежду. Она представила Франклина и Марселлу как своих «новых сына и дочь». Затем она отвела их в церковь, в магазин Фельдмайера, в отделение почты и телеграфа, на рынок. Везде она повторяла одну и ту же фразу:

– Знакомьтесь, это мой новый сын Франклин! Познакомьтесь с моей новой дочерью Марселлой!

Для Марселлы Марица приготовила прежнюю комнату Шандора-младшего. Поскольку Михай в последнее время все реже появлялся дома и практически не ночевал ни в доме, ни в хлеву, то Франклина Марица устроила на ночлег на циновке Михая в хлеву.

Франклин взял у Марицы корзину с едой. Марица внимательно наблюдала, как он вдыхает ароматы приготовленного для него завтрака. Она ждала, что он пригласит ее перекусить вместе с ним. Она упаковала в корзине достаточно еды для двоих.

* * *

Повитуха опустила руку под стол, положила ее на свое толстое колено и потерла ноющие суставы. Оба ее колена опухли и ныли, в икрах тоже ощущались уколы острой боли. В последнее время тетушка Жужи много времени проводила дома, ухаживая за цветами во дворе, и от тяжелой работы у нее обострился артрит. Она оглядела корчму, которая сейчас пустовала. Большинство скамей Анна задвинула под столы, а полы чисто подмела. Опилки она обычно разбрасывала лишь вечером, когда крестьяне возвращались в деревню с полей. Тетушка Жужи держала в руке свою трубку. Сделав глубокую затяжку, она выдохнула длинную струю табачного дыма, которая поплыла через весь стол к жирному и одновременно морщинистому лицу Эбнера.

Через мгновение повитуха сделала еще одну глубокую затяжку – и затем еще один выдох дымом. Эбнер в ответ взял из своей табакерки щепотку табака и набил им ноздри. Небольшие кусочки табачных листьев остались на его усах, недавно подкрашенных тонирующим воском. В те дни, когда парикмахерская Даноша была открыта, Эбнер заходил туда и просил подкрасить ему усы, поскольку у самого него не хватало терпения на это скучное занятие. Тетушка Жужи наблюдала за блестящими кончиками усов Эбнера, за тем, как они поднимались и опускались, когда тот говорил.

Их совместные встречи в корчме были прерваны оккупацией, и тетушка Жужи скучала по Эбнеру. Когда они, наконец, снова смогли встретиться, она увидела, что за эти месяцы он пополнел, хотя она и не понимала, как ему удалось сделать это.

Тетушка Жужи уже давно заметила, что, когда Эбнер разговаривал, он становился похож на рыбака, забрасывающего удочку. Он накалывал на крючок живца и ждал, клюнет ли кто-нибудь на него. Он научился этой практике в значительной степени у своей жены и двух дочерей, которые были хорошо известной в Надьреве троицей сплетниц.

Болтая, Эбнер пил вино и ел с большой тарелки, которую Анна поставила перед ним. Прихлебывая, чавкая и вытирая рот носовым платком, он рассказал тетушке Жужи последние новости о старом докторе Цегеди. Пожилой, заметно одряхлевший врач уходил со своей должности.

Тетушка Жужи занервничала, услышав это. У нее даже начался небольшой нервный тик. Она десятилетиями успешно использовала в своих интересах склонность к спиртному и безразличие к жителям Надьрева старого доктора Цегеди. Теперь ей было сложно вообразить себе, с какими проблемами ей придется столкнуться в связи с появлением нового доктора.

Повитуха посмотрела на Эбнера. Тот был таким же большим любителем поесть, как и Михай, и она видела, что он относился к еде гораздо серьезнее, чем к большинству других вопросов в своей жизни. Сейчас тетушка Жужи наблюдала за тем, как Эбнер отправлял в рот порции еды с тарелки. Он подносил вилку к губе, на которой волосатым щитком выступали подкрашенные усы, и продолжал говорить, проталкивая слова сквозь солидный кусок мяса на языке. Новый доктор должен быть назначен в ноябре, проинформировал Эбнер повитуху. Он наколол на вилку новый кусок мяса и отправил его в рот, едва проглотив предыдущую порцию. Старого доктора, известил Эбнер свою собеседницу, должен заменить его сын, доктор Кальман Цегеди-младший.

Эбнер вытер рот носовым платком, затем достал перочинный ножик и принялся ковыряться им между зубов, чтобы вытащить застрявшие там кусочки мяса.

* * *

Проливные дожди в конце лета являются для Венгерской равнины вещью вполне привычной и никого из местных не удивляют. Вот и в этом году сильные ливни в августе продолжались в течение трех дней. Дороги превратились в сплошную грязь, Тиса вышла из берегов. Придорожные канавы переполнились, вода оттуда была готова хлынуть во дворы.

Марица слышала из своей спальни, как Михай топает по полу, пытаясь стряхнуть воду от дождя со своих ботинок. Марица всегда держала у входной двери тряпку, чтобы Михай мог протереть и высушить свою обувь, но тот редко утруждал себя этим. Она слышала, как он кряхтел и ругался, стаскивая ботинки, затем этим же сопровождал свои усилия, снимая промокшее от дождя пальто.

Все последние часы дождь непрестанно барабанил по крыше. Его капли, словно твердые косточки, стучали по оконным стеклам. Марица затаила дыхание в темноте, настороженно прислушиваясь к Михаю, чтобы проследить за его действиями.

Летом солнце в Венгерской равнине садилось поздно, почти в десять вечера. Именно в этот час, после того, как Марселла легла спать, но до того, как ливень пригнал Михая домой, Марица поспешила в хлев, чтобы позвать Франклина в дом.

Ты не можешь оставаться здесь в такую погоду. Иди туда, где тепло и сухо.

Он последовал за ней в дом. Сначала он вместе с Марицей прошел в спальню, затем, уже один, – в гостиную, где развернул циновку Михая, все еще влажную и пахнувшую плесенью из-за сырости в хлеву. Франклин разложил ее на полу рядом с небольшим диванчиком. Пребывая в полном довольстве, он растянулся на ней и практически мгновенно заснул. Ловушка Марицы сработала.

Марица услышала скрип ржавой лампы Михая и увидела сполохи света, мелькавшие в коридоре. Она лежала, свернувшись калачиком, на кровати, похожая в полумраке на эльфа, и старалась не шевелиться.

Она уже больше часа провела так в ожидании одна в темноте, прислушиваясь к тяжелой барабанной дроби дождя. Из комнаты Марселлы все это время не донеслось ни звука, так как ночью девочка вела себя так же тихо, как и днем.

Михай неуклюже направился к дверному