– Репутации?! Оно же под судом, лицо это!

– Но не осуждено же! А еще он может обратиться в Следственный комитет РФ с заявлениями о привлечении к уголовной ответственности главного редактора ток-шоу, журналиста Халатова, эксперта, фамилию которого я не запомнила, и всех участников программы, сказавших о компании хоть что-то нехорошее, включая тетеньку Кострову, за клевету.

– Как все запущено, – посетовала Натка.

– Да нет, все нормально. Правильным путем идете, товарищи…

Мы вернулись к ток-шоу, где как раз объявили вторую музыкальную паузу.

– Это что-то новое, раньше у Халатова паузы только рекламные были, – отметила я.

– Настроение создает, – сказала Натка. – Опять же песня тематическая!

В студии хлипкий юноша с высоко взбитой прической, тщетно подражая Валерию Леонтьеву, заунывно пел:

– Как тебе новая мода на седые волосы, кстати? – спросила меня Натка. – Прикинь, меня парикмахерша агитировала за птиц улетевших белый бух, причем не в виде отдельных прядей, а по всей голове! Типа, это модный тренд!

– Я лучше буду немодная, но и не седая, – высказала я свое мнение.

– Да. Это тот редкий случай, когда и я не желаю быть в тренде, – согласилась со мной сестра.

Мы замолчали и досмотрели ток-шоу. В финале Антон Халатов пообещал, что журналисты программы «Поговорим начистоту» не оставят сложившуюся ситуацию без внимания, будут следить за ее развитием и все-все расскажут дорогим и любимым телезрителям.

– Зар-раза, – вздохнула я, осознавая свои собственные перспективы.

Опять у меня в зале суда яблоко не сможет упасть, не зашибив представителя прессы!

Наученная горьким опытом, машину я оставила на стоянке торгового центра и к зданию суда шла пешком. Предпочла бы вообще ползти, как разведчик-пластун, чтобы меня не заметили караулящие у входа журналисты да погода была не та: сыро, слякотно, а я не могла себе позволить изгваздаться в грязи перед началом судебного заседания.

Очень жаль, что у нас на первом этаже этим летом сделали долгожданный ремонт и в туалетах заменили не только сантехнику, но и окна. Новые пластиковые рамы в санузлах глухие, они не открываются, и через них уже нельзя проникнуть в здание с его тыльной стороны…

Тяжко вздохнув, я распрямила спину и с ускорением направилась к ступеням парадного входа, еще надеясь проскочить за спиной Плевакина, отважно вышедшего к прессе. Не повезло: шеф будто почувствовал мое приближение – оглянулся, просиял и, подскочив ко мне резвым козликом, сцапал за руку.

– За то, что скажешь, отвечать будешь сама! – «обрадовал» он меня торопливым шепотом на ухо и подтащил под объективы камер, громогласно объявив:

– А вот и Елена Владимировна, сейчас она ответит на все ваши вопросы! – после чего ретировался в здание и, можно ручаться, встал у окна, наблюдая за происходящим с безопасной территории.

– Добрый день, – промямлила я, тщетно стараясь улыбнуться.

К прессе у меня отношение примерно такое же, как у зайца к волкам. Важность миссии санитаров леса неоспорима, но можно ли не бояться этих серых и зубастых?

Фотоаппараты защелкали, как челюсти, засверкали вспышками, к моему лицу потянулись меховые микрофоны, очень похожие на некрупных дохлых зверушек. Разноголосо загудели голоса, из которых выбился самый громкий и уверенный:

– Шоу «Поговорим начистоту»! Госпожа Кузнецова, ваши прогнозы относительно итогов этого процесса?

– Прогнозы – это к метеорологам, – я оскалилась, и это сошло за улыбку.

Журналисты засмеялись. Я приободрилась, напомнив себе, что этой братии и не нужны ответы по существу, им подавай не информацию, а шоу. Ладно, пофехтуем.

– А вам знакомы чудо-средства «Биэль»? – выкрикнула барышня с диктофоном.

– Это намек на то, что я немолода и некрасива? – нахмурилась я.

Снова смех.

– То есть вы сами ничем таким не пользовались? – не отставала нахальная журналистка.

– Ну вы же видите, все мои годы у меня на лице написаны, – притворно вздохнула я.

Дохлые зверушки на длинных палках весело затряслись, круг подступающих ко мне журналистов начал сужаться. Я, не глядя, нащупала позади себя ступеньку и поднялась на нее. До двери всего пара метров, если какая-нибудь добрая душа ее приоткроет для меня…

Есть! Скрипнули петли, и послышался в высшей степени озабоченный голос:

– Елена Владимировна, вас очень срочно к телефону! Сверху звонят!

– Прошу прощения! – Я шустрым зайкой прыгнула в распахнутую дверь, оставив за ней взволнованных журналистов, и первым делом поблагодарила подругу: – Машуль, спасибо, ты спасла меня!

– Заодно и интриги добавила, – прокомментировал довольный Плевакин и потер ладони. – Теперь всем очень интересно, на каком таком верху интересуются нашим процессом? Насколько высоко?

– Вы бы отодвинулись, Анатолий Эммануилович, пока интересующиеся дверь не выломали, – заботливо посоветовала Машка и увлекла меня из холла в коридор.

– Опять в суде бардак будет, – пожаловалась я ей на ходу.

– Зато Плевакин доволен – такой пиар! Может, премию тебе даст.

– Потом догонит и еще раз даст, – проворчала я.

– Побольше оптимизма!

Машка довела меня до моего кабинета, сдала с рук на руки Диме и удалилась. Наверняка тоже заглянет на процесс в качестве зрителя, она любит слезовыжимательные сериалы.

«Мы начинаем КВН!» – крутилось у меня в голове.

Зал полон. Половина публики – представители СМИ. Ох, будет весело…

А выступления потерпевших действительно похожи на сериал из тех, что любит Машка. Только тут в каждой серии – своя душераздирающая история.

– Метельская Ольга Павловна.

– Я за нее, – бурчит толстушка средних лет и, повернувшись не к судье, а в конец зала, делает кому-то знак. – Давай быстрей!

Жадно щелкающие камеры поворачиваются к проходу, по которому смущенный паренек катит кресло на колесах. В инвалидной коляске сидит бабушка с реденькими волосиками, сквозь которые просвечивает розовая кожа головы, и запавшей челюстью. Она принаряжена: на ней цветастое шелковое платье, вот только оно размеров на пять больше, чем нужно, от чего кажется, будто хрупкую старушку упаковали в диванный чехол.