выпалить несколько слов, встал как вкопанный, медленно опуская трубку от уха. Выругавшись крепко по-русски, он зло взглянул на Дмитрия Семеновича и произнес: «Послал и сказал, что когда проорусь, могу перезвонить». Далее ведро помоев, предназначенное Хлебникову, было вылито на Ческиса.

Это только вызвало приступ гнева и злобы у последнего, что в свое время обязательно найдет выход, а пока только привело к ненависти и неприязни ко всем, кто был не с ним из соратников, и страх пред теми, кто был сильнее – Тимуром и бандитами. Именно сейчас стало понятно, что он хочет и будет добиваться только смерти главы СП «Русджет», даже если это и не поможет…

Впервые Тимур по телефону сказал Лео Шумахеру, а было это, как только появились проблемы с представителями криминала еще по «редкоземельным металлам», о том, что эти разборки, тем более с бандитами, не касаются его и вникать них он не будет. Он по-дружески предложил обратиться в милицию, правда, при этом посмеялся, понимая бесполезность этого шага.

После инцидента, уже успокоившемуся Марку, Тимур в сердцах говорил: «Ну неужели не понятно, что Ческис подставляет и тебя, и меня, и главное, «Русджет» со всем проектом под бандитов?! Это невероятно! Вы как хотите – я на бандитов работать не буду! У меня заместитель по безопасности – действующий полковник КГБ Николаевский! У меня «контора пишет» сейчас… а что будет, когда я уйду, через несколько месяцев, меня не волнует… – что хотите, то и делайте, но без меня…»…

В августе неожиданно в новом офисе «Русджета» появился прилично одетый, уверенный в себе мужчина с крепким суховатым телосложением, сопровождаемый воспитанно и интеллигентно державшимся человеком в очках, с тонкой металлической оправой. Он весьма авторитетно, уверенно и убедительно предлагал дружбу, любую помощь, взаимовыгодное сотрудничество, охрану, с решением всех возможных вопросов и проблем, «чтобы как в «МАРВОЛЕ» в свое время «облома» не вышло». Он представился Сергеем Ивановичем, и, разумеется, оказался самим «Сильвестром».

Внимательно послушав, Тимур так же серьезно, прекрасно понимая, что происходит, стараясь не дерзить, попытался объяснить ситуацию бесполезности сотрудничества именно с ним: «Вы шутите? Все, что у меня есть – это в ангаре авиационный секретный двигатель для стендовых испытаний. Все, что возможно – это откусить кусок, который понравится…»

Это не был прямой отказ, просто делиться, по мнению отвечавшего, было действительно нечем. Обе стороны понимали, что мизерных сумм, поступающих от Марка Волошина, еле хватает, чтобы свести концы с концами заводам. Вычитать что-то из них, значило остановить разработку, то есть сам проект. Перспективы Хлебникова не интересовали, он видел себя через несколько месяцев управляющим несколькими магазинами стройматериалов, а значит и решение принимать не ему, о чем он и поведал гостю.

Придя домой задумчивым и молчаливым, Тимур не мог не рассказать жене о произошедшем. Надя, очень понятливая женщина, с испугом выслушав, оценила ситуацию, осознав ее в настоящем свете, и безошибочно предугадала очевидную для любого перспективу развития сложившихся явно не пользу Тимура обстоятельств.

Выкурив сразу три сигареты, она, сложив нанесенное оскорбление Ческису, неуступчивость Волошину, несговорчивость с «Сильвестром», выпалила:

– Ты «подписал» себе смертный приговор! Ты должен поговорить с Саркисовым, рассказать, ничего не утаивая. И Бог с ними… с деньгами, хрен с ним – с проектом!..

Вот эта вот фраза «поговори с Саркисовым» с этих пор каждый день крутилась в головах обоих в течении полугода ежедневно, она и была, и могла стать единственным выходом и решением. Почему люди, видя и зная, каким образом действовать, думая, что поступятся своими принципами, не прибегают к очевидным выходам из создавшихся проблем?! Отношения позволяли, и личные, и рабочие, и просто человеческие. Любая цепочка рассуждений, подходя к своему логическому концу, упиралась именно в это, утыкаясь, возвращалась куда угодно, но не к простому и мудрому решению. Будет неверным утверждать, что разговор так и не состоялся! Он был. Тимур рассказал о попытках пробраться к деньгам проекта криминала, но в нем не было основного – объяснения того, что упорство самого Тимура в этом несет смертельную опасность! А ведь Тимур Илларионович очень часто встречался с Александром Александровичем, довел до того в общем картину, но она выглядела достаточно лицеприятно, как решенная раз и навсегда.

Саркисов понял таким образом, что не только Тимур «отразил нападение», но и выстроил заслон, пользуясь поддержкой полковника Николаевского. А ведь только-то и нужно было сказать об опасности для него, генерального директора СП «Русджет», в случае его продолжения работы на этой должности. Не понимая этого, Саркисов сделал все, чтобы тот остался на своем месте. Глупо, когда мужчины считают обычное обсуждение сложившихся обстоятельств возможным проявлением слабости в глазах других людей! Опасение выглядеть в чужих глазах трусом, не та же ли трусость перед своей собственной мнительностью, неоправданной, недостойной, ненужной?

Недоговоренное всплыло только тогда, когда было уже поздно – безответное, застывшее выражение лица Тимура Хлебникова навечно замерзшее с закрытыми глазами, как немой укор совестливым, прозорливое предупреждение виноватым, теплое напутствие близким, выраженное извинение перед женой и детьми.

Очень часто онемевшее, обездушенное тело с одним застывшим на нем выражением лица, видится каждым, подходящим для прощания с усопшим по-своему. Оно гораздо выразительнее тысячи слов, поскольку есть последнее, чем прощается с нами покойный. Это так, даже если изуродованное, превращенное выстрелами, оно несет на себе килограмм грима, искусственные вставленные части, парик, невозможный у трупа румянец на щеках…

* * *

Мы упустили, по моей вине, некоторые события, происходящие в мире криминала, вокруг тех людей, которые уже имели отношение к «МАРВОЛ», пытались завладеть СП «Русджет», уже считая себя вправе решать многие вопросы, на деле не касающиеся их нисколько.

Противостояние бригад, авторитетов, «воров в законе», уже крепко начинающих спаиваться со структурами аппарата правительства, силовыми структурами, потихонечку, в свою очередь, все больше наглея, выходящих на поле боя, достигает невероятного накала. Противники гибнут в открытую, пропадают сотнями, обвинения в произошедшем обычно ложится на нескольких предполагаемых виновных сразу – авось пригодится. Разгул смертей и разрывание подчиненными бывших материальных ценностей, принадлежавших до убийства погибшим авторитетам, очень быстро становится явным, неприкрытым, даже воспринимается нормальным следствием, часто ожидаемого хода событий.

Обыватели существуют вне этого, мало кого из обычных граждан касаются «разборки», если только стечением обстоятельств. Времени и сил молодых парней из личного состава бригад, постоянно ищущих, прячущихся, «прикручивающих», не хватает на свои собственные семьи, именно поэтому зло, все же выливаемое на обывателя, скорее эпизодическое, попутно цепляющее, но и это, совместно с гремящими ежедневно с экранов телевизоров новостями о «прилюдно совершаемых казнях» себе подобных,