– Нет. Ты сейчас же выкинешь эту дрянь, понял?

– Брат, я готов был сдаться. Если бы нас замели – я бы всё взял на себя.

– Плевать. Выбрасывай, – сказал Макс.

Барни скис. Полез в рюкзак и с зажатым коробком в руке зашел за нужник.

По пути он вспугнул с края поля птицу, та беспокойно взвилась и всё еще полоскалась по вертикали, пока Макс съезжал с обочины, наконец дождавшись, когда усядется Барни.

Харьков им запомнился косогорами и планетарием. Широкий, щедрый ландшафтом город изобиловал титаническими конструктивистскими постройками, гигантскими майданами и укромными двориками с множеством пристроек, сарайчиков, покосившихся уютных веранд с красными и синими стеклами.

Бывшая синагога, планетарий чернел замковым силуэтом над разверстым множеством городских огней. Максим поднялся на крыльцо, оказалось не заперто, и он заглянул в гулкие потемки холла.

Барни решился войти. Максим остался ждать снаружи. Барни не было уже целую вечность, когда вдруг кто-то поднялся с улицы, быстро прошел внутрь и исчез за массивной дверью. Теперь там было двое: Барни и этот нежданный молчун в бейсболке, чьего лица он не разглядел. Наконец внутри зажегся свет.

Макс потянул на себя тяжкую, как могильная плита, дверь. Барни мирно разговаривал со сторожем, который отвечал ему на сносном английском.

Посетили поле Полтавской битвы (буераки, дачи, огороды), были на Хортице (пустынный островной заповедник, никаких казаков, к печали Барни), нагрянули в Крым (поднялись на Ай-Петри и оттуда спустились лесным серпантином в Бахчисарай, где наняли проводника и посетили с ним Чуфут-Кале – пустынный полупещерный город с замшелым кладбищем и выдолбленной в камне колеей), вернулись в Харьков, покатались по области и, увлеченные величественным обилием лиственных – дубовых, кленовых, вязовых – лесов, добрались в Краснокутский район, где отыскали село Козиевка.

Здесь жил прадед Митрофан. На въезде в село было установлено огромное бетонное яйцо с воссевшим над ним петухом из гнутых и раскрашенных листов железа. Скульптурная композиция была обнесена оградой. Авангардная выдумка сельского ваятеля? Послание небес?

Максим не собирался надолго останавливаться в Козиевке, ему достаточно было набрать на обочине землицы – и того, что он видел из-за руля. Но Барни решил здесь приступить к кастингу. По договоренности с Максом он имел право один раз за двести километров пробега останавливать машину для своих личных нужд. Выставив перед собой камеру, он жестом останавливал прохожих и поджидал, пока Макс подоспеет завести с ними беседу. Барни всюду был сокрушен отсутствием должных характеров для его казаков. Он твердил, что казачество всё вымерло – ни одной подходящей физиономии. Вся поездка, по сути, пошла насмарку, но Барни хоть и унывал, но дела не бросал.

В Козиевке они дольше всего беседовали с худым стариком в кепке, с кустистыми бровями, глазами, тронутыми мутью катаракты. Он проезжал мимо на велосипеде, и Барни преградил ему путь. Дед охотно отвечал на вопросы и рассказал, чему был свидетель в войну; как тут действовали партизаны, где на дороге подбитые танки стояли – предмет страстного интереса мальчишек, одним из которых он тогда и был. В ответ на вопрос, что в селе есть интересного, старик посоветовал сходить к сектантам.

Молельный дом адвентистов они нашли на соседней улице. Во дворе был накрыт длинный стол, женщины в газовых платочках пригласили их присесть, сказали, что ждут к обеду пастора. Макс поговорил и с ними. Барни снимал. Одна бабушка, услыхав, что хлопцы приехали из Америки, от избытка чувств расплакалась.

Затем сходили на кладбище, но могилы прадеда Макс не нашел.

Происхождение железного петуха в Козиевке так и осталось неясным.

По пути в Харьков заехали в деревню Сковородиновку, где жил философ Григорий Сковорода. Присоединились к экскурсии и услышали рассказ, как философ бежал из Киева от чумы, в предчувствии которой имел видения: раскаленные потоки лавы, хлынувшие на него с высоты днепровского берега. Барни в доме-музее ахал и показывал на портреты: «Куда делась та Украина?»

Проезжали Луганскую область. Шел дождь. У автобусной остановки на газовой горелке вскипятили чайник. Открыли консервы, достали пряники. Вдруг перед их машиной остановился черный Land Cruiser. Из него вышел водитель – здоровенный бугай, – за руку сдернул девушку с заднего сиденья на обочину. Уехал.

Девушка с сумочкой в руках, балансируя на высоких каблуках, долго не могла выпрямиться.

Макс с Барни прихлебывали чай и наблюдали похмельную в дым, стройную девушку в красной кожаной куртке и красных туфлях. Она кое-как собралась и приосанилась. Сумела достать салфетку и шатко стереть с мыска туфли грязь.

Оглянулась на них. Снова выпрямила спину. Через некоторое время решилась заговорить:

– Ребят, издалека, поди, будете? – спросила она хриплым бабьим голосом.

– Ага, – сказал Макс.

– А то я и гляжу – печурку вон затопили, – обрадовалась девушка.

Она подождала еще.

– Ребят, до Антрацита подбросите? – попросила она жалостливо.

– Подбросим? – спросил Макс.

– У нас сзади всё вещами завалено, – буркнул Барни.

– У нас сзади всё занято, – сказал Макс.

– А-а, – протянула девушка.

Макс поставил чашку на скамью, вылез под дождик, подошел к машине и перекинул один рюкзак в багажник.

– Садитесь, – сказал он девушке.

Она кивнула, уселась – сложно, неуверенно – и смирно сидела, пока они с Барни сворачивали пикник. Капли дождя зашипели на горелке.

При подъезде к Антрациту они увидели на спуске тот самый Land Cruiser.

Водила стоял у багажника, курил и говорил по сотовому телефону.

Девушка пригнуться не успела.

Красная куртка полоснула по зрачку громилы.

В зеркале заднего вида мелькнул кинувшийся за руль водитель.

На светофоре им удалось прорваться на желтый.

Land Cruiser загудел и проехал на красный. Девушка всхлипывала:

– Колян меня убьет. Убьет, суку!

Макс остановился в людном месте, возле придорожного базарчика.

– Выходите, – сказал он девушке.

Сзади остановился Land Cruiser.

– Коленька! – соскочив с сиденья, вскрикнула девушка.

Здоровяк даже не посмотрел в ее сторону.

Он дернул ручку двери в тот самый момент, когда Макс нажал кнопку блокировки замков.

Парень ударил в стекло кулаком.

Макс нажал на газ.

Въезжая в Ставрополье, долго искали переправу через Кубань. Кружили по плавням – высоченные стены тростника, подмоченная грунтовая дорога, пустынный хутор с развешанными повсюду рубахами и простынями – и наконец вынырнули к вратному зеву сахарного завода, куда мчались по развороченной дороге груженные свеклой «КамАЗы». Завод источал тошнотворную вонь.