Обеспокоенный Франц уставился на Бейби, а Дик между тем продолжал:

– Но кто мы с вами такие, Франц? Вы – носитель прославленной фамилии, а я – автор двух учебников. Достаточно ли этого для привлечения клиентуры? К тому же у меня нет даже десятой доли требуемой суммы. – Он заметил, как Франц цинично усмехнулся. – Даю честное слово, что у меня ее нет. Николь и Бейби богаты как Крезы, но я еще не успел наложить лапу на их богатство.

Теперь уже все прислушивались к их разговору – интересно, слышит ли его девушка за спиной, подумал Дик. Мысль показалась ему забавной, и он решил предоставить Бейби говорить за него, как нередко делают мужчины, позволяя женщинам подать голос при обсуждении дел, им неподвластных. Бейби вмиг преобразилась в своего рассудительного и практичного деда.

– Думаю, вам следует обдумать это предложение, Дик. Я не знаю, что именно сказал доктор Грегори, но мне кажется…

Девушка за его спиной, выпустив струю дыма, наклонилась, словно бы для того, чтобы поднять что-то с полу. Лицо Николь, сидевшей напротив Дика, выражало полную растворенность в нем, ее красота, трогательно-доверчивая и ищущая, питала его любовь, всегда готовую защищать ее.

– Подумайте, Дик, – взволнованно настаивал Франц. – Человеку, пишущему книги по психиатрии, необходим клинический опыт. Юнг, Блейлер, Фрейд, Форель, Адлер – все они пишут, но все имеют и постоянную клиническую практику.

– У Дика для этого есть я, – улыбнулась Николь. – Думаю, со мной одному человеку практики вполне достаточно.

– Это – совсем другое дело, – осторожно возразил Франц.

А Бейби уже проворачивала в голове мысль о том, что ей не придется беспокоиться за Николь, если та будет постоянно жить при клинике.

– Мы должны тщательно все обдумать, – сказала она.

Ее безапелляционность лишь позабавила Дика, но он все же решил ее немного окоротить.

– Решение остается за мной, Бейби, – мягко напомнил он, – хотя я признателен вам за то, что вы готовы купить мне клинику.

Сообразив, что переборщила, Бейби поспешила загладить бестактность:

– Разумеется, это исключительно ваше дело, Дик.

– Такое важное решение потребует времени на обдумывание, – сказал он. – К тому же я не уверен, что нам с Николь понравится подолгу стоять на приколе в Цюрихе. – И предвосхищая возражения Франца, добавил, глядя на него: – Знаю-знаю: в Цюрихе есть и газ, и водопровод, и электричество, я ведь прожил там три года.

– Не буду торопить вас с ответом, – сказал Франц. – Но уверен, что…

Сто пар пятифунтовых ботинок затопали к выходу, и компания Дика последовала за ними. Снаружи, в бодрящем морозном воздухе, под лунным светом, Дик увидел ту самую девушку – она привязывала свои салазки к одной из конных упряжек. Они уселись в собственные сани и под трескучее щелканье кнутов лошади, натянув поводья, грудью рассекли темноту. Мимо них пробегали люди, кто-то пытался вскочить в сани на ходу, молодые, дурачась, стаскивали друг друга с салазок в пушистый снег, те снова вскакивали, бежали вдогонку, крича: «Не бросайте нас!», и, отдуваясь, опять плашмя падали на салазки. По обе стороны от дороги расстилались благодатно мирные просторы; дорога, по которой следовала кавалькада, поднималась вверх и казалась бесконечной. После выезда из деревни все притихли и, повинуясь атавистическому инстинкту, словно бы стали прислушиваться, не раздастся ли в широкой снежной пустыне волчий вой.

В Саанене они решили поучаствовать в городском гулянье, ввалившись в ратушу и смешавшись с толпой пастухов, гостиничной прислуги, лавочников, лыжных инструкторов, гидов, туристов и крестьян. После испытанного в пути пантеистического животного ощущения беспредельности оказаться снова в теплом закрытом помещении было все равно что вернуть себе пышный, но нелепый титул, громкий, как звон шпор на войне или топот шипованных футбольных бутс по цементному полу раздевалки. Звуки традиционного йодля и знакомый ритм тирольского танца лишили атмосферу возникшего у Дика в первый момент романтического ощущения. Сначала подумалось: это оттого, что он выкинул из головы ту девушку; потом на ум пришла другая причина, сосредоточившаяся во фразе Бейби: «Мы должны тщательно все обдумать», явно имевшей подтекст: «Вы – наша собственность, и рано или поздно вам придется с этим смириться. Глупо стараться делать при этом независимый вид».

Уже много лет – с тех пор как еще первокурсником в Нью-Хейвене наткнулся на популярный очерк о «психической гигиене» – Дик не испытывал злости по отношению к человеческому существу, но барское высокомерие Бейби привело его в ярость, хотя он и старался этого не показывать. Видимо, понадобятся сотни лет, чтобы такие новоиспеченные амазонки поняли, что мужчина уязвим только тогда, когда затронута его гордость, но уж коли она затронута, как бы лицемерно ни уверяли его в наилучших намерениях, он становится чувствительным и хрупким, как Шалтай-Болтай. Профессия доктора Дайвера, состоявшая в том, чтобы собирать и склеивать осколки разбитых оболочек другого рода яиц, привила ему страх перед любой резкостью и умение бережно относиться к людям. Тем не менее, когда сани, плавно скользя, несли их обратно в Гштад, он сказал:

– Слишком много хороших манер.

– Я думаю, это не так уж плохо, – ответила Бейби.

– Нет, плохо, – возразил он, обращаясь к бесформенному вороху меха. – Хорошие манеры подразумевают, что все люди по-своему чувствительны и ранимы и прикасаться к ним следует только в перчатках. И нельзя забывать о человеческом достоинстве – не следует с легкостью бросаться такими словами, как «трус» или «лжец», но если вы всю жизнь щадите чувства других и потакаете их тщеславию, вы в конце концов перестаете видеть в них то, что действительно заслуживает уважения.

– Мне кажется, что американцы очень серьезно относятся к манерам, – заметил старший англичанин.

– Думаю, да, – ответил Дик. – Мой отец свои унаследовал от тех времен, когда люди сначала стреляли, а потом приносили извинения. Вооруженный человек… впрочем, вы, европейцы, с начала восемнадцатого века перестали носить оружие в мирной жизни…

– Ну, в буквальном смысле, конечно…

– Не только в буквальном – во всех.

– Дик, у вас-то всегда были прекрасные манеры, – примирительно сказала Бейби.

Женщины, укутанные в меха, смотрели на него с некоторой тревогой. Молодой англичанин ничего не понял – он был из той породы юношей, которые обожают скакать по карнизам и балконам, видимо представляя себя матросами на корабельных мачтах, – и принялся рассказывать какую-то нелепую историю о том, как они с лучшим другом целый час любовно мутузили друг друга в боксерском поединке, проявляя предусмотренную правилами сдержанность. Эту историю он излагал до самого отеля. Дик развеселился:

– Значит, с каждым новым его ударом вы все больше любили его как друга?

– Я все