– Я? Сперла? Зачем? Шутишь?

– Ты Акимова видела перед уходом с работы?

– Ну…

– Флешку роняла?

Перед глазами, словно на экране, появляется картинка, как я высматриваю на полу упавшего медвежонка. Отчетливо вспоминаю свое удивление, когда увидела его на столе, потому что по звуку падения брелок явно должен был быть на полу.

– Хочешь сказать, что у меня с собой Мишкина флешка? Не моя?

– Ты ее хоть раз смотрела в поездке?

– Неа. Я и так многое помню. Вообще, сам знаешь, смотрели у тебя в телефоне или на ноутбуке, – про себя делаю заметку, что при выходе из самолета надо будет забрать у Пашки ноутбук. – Неужели, там настолько важные документы, что он помчался за ними в Рим?

Милый Чернышов любезно предлагает все вопросы задать непосредственно Акимову. Его выдержка успокаивает. Это же гораздо лучше, чем скандал. А так слушаю, как он сухо по-деловому рассказывает мне, как они с Мишаней приехали в аэропорт. И как Мишка, побежав за телефоном, укатил опять в Рим. Значит, так тому и быть. Пусть изучают творения Гауди без меня.

По радио объявляют, что начинается посадка на наш рейс. Пока бежим на паспортный контроль, а оттуда к нужному выходу на посадку, Чернышов сокрушается, что Акимов не успел с нами пересечься.

Вынуждена признать, что меня немного гложет разочарование. Я поведала парню, что мы расстаемся, а он как-то слишком вяло отреагировал. Лишь слегка расстроился, когда узнал, что у меня параллельно с ним был еще кто-то. А по-настоящему переживает, что с Мишкой не успел пересечься. Хотя чего переживать-то? Наоборот, хорошо. Теперь Акимов будет вынужден тащиться за флешкой в Барселону. И Пашке будет не так одиноко там без меня.

В салоне самолета Чернышов начинает тихо и методично читать мне нотации. За почти два часа полета я во всех подробностях узнаю, что я нехорошая продажная женщина, кинувшая двух таких замечательных мужчин. Что предаю Родину. Что бросаю на произвол судьбы родителей и бабушку с дедушкой. Что из-за меня Акимову помимо Рима теперь придется лететь и в Барселону. Особенно горячий кипяток возмущения брызжет из его глаз, когда он заводит речь, как я посмела ему изменять. Ну извини, Пашунь, извини. Я, правда, не горжусь собой.

Покоряюсь судьбе и выслушиваю все наставления обиженного мужчины с видом смиренной мученицы. Поражает, что в наш прошлый перелет из Москвы в Вену я никак не могла раскрутить Чернышова на разговор. Сейчас же слова льются из него бурлящим потоком. В короткие промежутки, когда отставной ухажер замолкает, чтобы глотнуть порцию воздуха, становится слышен достаточно громкий испаноязычный стрекот. Я напрягаю слух. По сравнению с тишиной в австрийском самолете эта громкая болтовня впадает в такой диссонанс, что я прерываю возмущения соседа:

– Паш, ты слышишь? Не пойму. Такое ощущение, что спереди и сзади сидят слабослышащие пассажиры.

– Я тут по наивности подумал, что ты меня так внимательно слушаешь, а ты, оказывается, прислушиваешься к двум свистушкам.

– Каким свистушкам? Ты про что?

– Так это две девчонки болтают. Лет по двадцать, плюс-минус.

– Да нет, болтают спереди и сзади.

– Ну да, – Чернышов раздражается от моей бестолковости, – одна сидит сзади тебя через три ряда, а вторая впереди через два ряда.

– Шутишь? Нормальные люди не могут через пять рядов перекрикиваться друг с другом в течение часа.

– Вероятно, они об этом не знают.

Мне не удается удержать себя на месте. Выйдя в проход, наблюдаю поразительную картину. Две молодые девчонки болтают, находясь на расстоянии пяти рядов. Ну вот как бы я что-нибудь сказала человеку, сидящему на пять рядов спереди? Привстала бы и голову вытянула. А если надо было бы сидящему сзади что-то сообщить, то опять-таки привстала бы и развернулась. Когда я с кем-то говорю, мне необходимо видеть глаза собеседника, ну в крайнем случае хотя бы его самого. Эти же мамзелины сидят абсолютно спокойно, занимаются своими делами и при этом во весь голос тараторят, игнорируя остальных пассажиров. Как ни странно, никто не обращает на них внимания. Возможно, для испанцев это норма. Мне опять вспомнился чопорный австрийский самолет с тихо звучащей классической музыкой.

– Ну так передать флешку Акимову? Я дождусь его в аэропорту, – возвращается Чернышов к незаконченной теме и протягивает мобильник с СМС о времени прилета Мишки в Барселону.

– Паш, я не буду ждать Мишаню, а флешка мне самой будет нужна, – не знаю, отчего цепляюсь за Мишкин брелок, наверно, он дорог как память о первой любви. – Но пусть не волнуется, документы я сегодня же скину ему в личку, как только с Маорисио приедем в Салоу. Честное слово!

– Что-то мне подсказывает, что мои слова его не успокоят, – Чернышов пожимает плечами и исчезает в телефоне. Наверно, выдохся. Так много слов, как в этот полет, он никогда еще не произносил.

Из самолета прямым ходом отправляемся туда, где меня ждет Маорисио. В принципе, Пашке на автобус идти туда же. Не вижу смысла скрывать от него своего жениха. Чернышов так вывел меня из себя во время полета, что хочется ему на зло обниматься и целоваться с другим, при этом непременно корча рожи и показывая язык.

Маорисио, стоящего под фонарем в пятне света, вижу издалека и машу ему рукой. Увидев меня, он начинает дурачиться и скакать, как сумасшедший. Учитывая мое ужасное настроение, его не вполне адекватное поведение слегка коробит. Испанец подлетает к нам, не обращая внимания на Пашку, хватает меня на руки и несет к машине. Вырываюсь и бегу к Пашке, чтобы забрать у него свой рюкзачок с ноутбуком, про который я, естественно, забыла.

Мой друг с сомнением и брезгливостью смотрит в сторону Маорисио, но не произносит ни слова. Практически силком целую его в покрывшуюся щетиной щеку и ухожу. Мне не по себе. Предчувствие непоправимой ошибки мешает дышать и здраво мыслить. Мелкая дрожь скручивает в тугой узел внутренности и мышцы. Я почти хочу, чтобы Чернышов схватил меня за руку и увел куда-нибудь подальше. Но Пашка зол, и помощи ждать от него не приходится. Как загипнотизированный кролик возвращаюсь к удаву Маорисио, раскинувшему для объятия руки.

Михаил

Самолет в аэропорту Барселоны садится минут на пятнадцать позже, чем указано в расписании. Едва включаю телефон, вижу СМС от Чернышова, что мне надо идти к остановке автобуса в сторону Барселоны. Тешу себя надеждой, что это последний рывок. Неужели все? Даже не верится.

На остановке маячит одинокий Павел. Лицо смурное, кулаки сжаты. Смутное подозрение холодной змеей укладывается где-то