Мурка подумала и кивнула. В слова шамана, да и в энергообмен между людьми, равноправный или нет, она верила не слишком-то. Просто любые чувства для организма чего-то стоят. Больше-меньше-равно. Съемки Шведа настолько не похожи на простое щелканье кадров, что здорово утомляют людей. Питаться красотой… Еще бы. Да. Прошлым летом после смерти Васьки она сама зачем ходила в Летний богов рисовать? Не только ведь чтоб деньги зарабатывать и быть на людях. Красота статуй тогда в самом деле помогала ей: если в жизни есть красота, значит, в мире есть смысл. А красота Янки и Шведа каждый день доказывала: любящие и любимые люди могут быть еще прекраснее, чем мраморные боги. И еще Швед умеет фотографировать рай.

– Поехали, – попросила Янка. – Разберемся с твоей матерью, так я, может быть, и своей решусь позвонить… Может даже встретиться с ней, вопросы задать…

– Поехали, – наконец вслух согласилась Мурка. – Вы правы. У бабки я ничего не успела спросить, так хоть у матери вовремя спрошу. Надо разобраться, все выяснить и спокойно жить дальше. – Но на самом деле ей хотелось не столько факты устанавливать или мать увидеть, серую и нервную, а просто уехать из города. – И – лето. Там озера, реки. Купаться будем? У меня купальника нет.

– Да у нас много чего нет, – Швед потянулся к телефону. – Но сейчас будет.

Янка полезла бронировать гостиницу в Подпорожье – но обнаружила для первой ночевки какую-то праздничную, на берегу Свири, туристическую деревню с расписными избушками, развеселилась; Швед сказал:

– Ну, ок, чего бы нет, давай! Но потом – в глушь! Палатка одна-то есть, да, но нужно еще много всякого, если едешь с девочками…

И они сначала пошли все вместе на ревизию туристического имущества в Шведову кладовку в подвале дома, но там хранилось, в основном, альпинистское снаряжение: паракорд, карабины, обвязки, горные рюкзаки – и вонючие зимние шины. Поэтому они поехали покупать всем резиновые сапоги и спальники Янке и Мурке. И «провизию», как с удовольствием выразился Швед.

3

Ранним утром сияло пыльное солнце над синей Невой, вдоль которой они долго мчались по набережной, а потом свернули на север, на Мурманку. Пробки, пыль, чад, большегрузы на выезде, КАД – и наконец поворот в бесконечные зеленые пространства со стоянками и заправками по сторонам, с болотцами, никому не нужными лесочками, с бесконечными магазинчиками стройтоваров, питомничками с зелеными мочалками туй и цветной пеной петуний… С гребешками темных лесов на горизонте, с домишками и домищами в хаосе неприбранных поселков. Дорогу до Синявина Мурка знала хорошо, и глаза у нее на пыльную ольху и человечий замусоленный быт по сторонам не смотрели. На высоком, через небо над Невой, Ладожском мосту она сжалась, закрыла лицо руками, зажмурилась. Это тут – тут! – отец сказал ей, что… Васька, Васька… Братик мой золотой… Если бы… Ничего ведь не стоило тогда прикрикнуть на подружку, и Васька поехал бы на дачу, жрал бы огурцы и клубнику, и…

– Уймись, – добродушно посоветовал Васька. – Нету смысла во всех этих «если бы». И реветь – тоже нету смысла. Не ной. Тебе надо жить дальше. Я тебя люблю, я не хочу своей смертью тебе всю жизнь испортить. Просто живи изо всех сил. Сделай свою жизнь хорошей – сама. Ты сможешь.

И Мурка сосредоточилась на том, чтоб жить. Изо всех сил. Садоводства Синявина за редкой стеной деревьев отмотались назад. Мурка перевела дыхание: впереди что-то новое, невиданное. Места, где она никогда еще не была: леса, реки, озера… Какая-то совсем друга жизнь. Утро сверкало. Музыка мурлыкала. Дорога стелилась серой полосой под колеса нового джипа, который Шведу одолжил очень богатый и чем-то обязанный друг. В багажнике, кроме кейса с фотоаппаратурой, было полно аккуратно сложенного туристического имущества, даже палатка и столик со стульчиками, не говоря уже о пенках и спальниках – что-то одолжил тот же друг, что-то они вчера сами купили. И еще огромное количество туристической еды в банках и тюбиках: Янка подошла к проблеме «провизии» радикально.

Это как же, впереди правда приключение? Ну и что, что они едут по делу, в общем, неприятному – что за радость выяснять у матери эти ее бабские тайны; но ведь – лето, дорога, солнце жарит, вокруг полно лесных озер, а в багаже новый голубой купальник; и вот уже переехали по высокому мосту Волхов, небо стало синим и бездонным, а природа сквозь ольху и сор поселков все гуще стала прорастать елками и соснами. Там грибы в лесу, наверное. И земляника. И малина. Или что там еще растет?

– Девки, смотрите, лисичками торгуют… Я нормально по лесу гулял только в детстве – дед за грибами водил, – сообщил Швед. – Так что турист из меня никакой. Поэтому от дорог далеко не отходим, девки, а то вон какая глушь.

В это время они проезжали грязный поселок с серыми пятиэтажками вплотную к шоссе, с магазинами, с тетками и бабками, вдоль обочин торгующими ярко-зелеными огурцами, оранжево-желтыми грибами и какими-то красными, как кровь, ягодами.

– Глушь, – согласилась Янка. – Давай огурцов купим. И малинки. Это ж экологически чистые продукты. Суперфуд.

– Откуда ты знаешь, чем они эти огурцы поливали? – не согласился Швед. – А ягод на обратном пути купим, только не в таком грязном месте… Будешь варенье мне варить?

– Ни за что. В нем пользы – ноль. А вот заморозить…

Мурка почти не прислушивалась к их трепу. Ее отпустило, мысли ускакали в будущее, Васькино теплое присутствие – вот оно, так что все хорошо. Бабкина мучительная жизнь кончилась – это тоже хорошо. Где б она ни была сейчас, или даже ее просто нет – мучений тоже больше нет. Эх, девочка Эля… Что ж ты сделала со своей жизнью? Разве смерть победишь, принося конфетки манекену? Даже Ваське самосвал на кладбище притащила, зачем? Потому что вещи в ее нищенской советской жизни были главным? Больше не было ничего, ни свободы, ни любви, ни творчества? Ага, творчество, манекен девочкой наряжать…

А… Ой. А разве ее рисунки с Васькой – не то же самое? Не тоска? Не то же стремление хоть через что-то выразить тоску, а то разорвет сердце? Ведь сколько ни рисуй – не оживишь…

– Кошка! – позвал Швед. – Ты чего киснешь опять там? Девки, вон заправка, а там кофе! Хотите кофе?! Я – так очень, и еще чего-нибудь вкусного!!! Мороженого, вот! Кошка, будешь мороженое?

Бескрайнее, зеленое, полное свободы и красоты лето расстилалось в обе половины ландшафта, прорезанного серым шоссе. Доев эскимо, Мурка уютно устроилась, подобрав ноги, на заднем сиденье и, думая о том, что вступительные наконец сданы и третьего августа она узнает, поступила или нет (Янка сказала: «Да конечно поступила, я сама слышала, что тебя такую, мол, отпускать нельзя»), смотрела на летние облака в синем-синем небе, легкие, длинные, как размотавшиеся шарфы ангелов, замершие над проносящимися мимо деревьями, домиками и полями.

Янка листала только что купленный на заправке бумажный атлас «Ленинградская область и Карелия»:

– Ой, а тут Ладога-то совсем близко, только мы от нее уезжаем… Я ее не видела никогда… Посмотрим потом, на обратном пути?

– Посмотрим, – добродушно согласился Швед, косясь в навигатор. – Только мы сейчас ближе к Онеге уедем, так что можно и туда съездить, в Карелию, а, Кошка?