– Да хоть на Белое море, – Мурка вчера тоже изучала карту. – Только у нас же всего неделя?

– Мы вольные птицы, – засмеялся Швед. – Посмотрим. Сколько захотим, столько и будем кататься. Что-то мне просто вдруг природа понравилась, что ли… Вон какое все голубое и зеленое. Надо ведь и пейзажную съемку осваивать! Янка, а тебе нравится природа?

– Ее так много, что она пугает, – Янка чуть поежилась. – Леса эти, поля вон, пространства… Небо какое громадное, жуть. Мне кажется, я тут на нашей природе только в детстве была, и то не дальше Комарова. Так все Греция да Испания…

– И Греция будет. Вот заработаем денежек побольше.

– На юге природа – безопаснее, что ли, – задумчиво сказала Янка. – Просто красивая, никто и ничто в ней не таится… Смотрите, лес-то теперь вдоль дороги сплошь. Ой, опять река!

Машину вынесло на мост. Река внизу, у́же и куда мельче Невы и Волхова, текла себе плавно, безмятежно – как на картинке из учебника «Окружающий мир», посверкивала мелкими волнами. Домики по берегам, церковка, коровки на лужке, человечек в лодочке – с высоты моста все выглядело игрушечным. Мурке подумалось, что каждая из рек, начиная с Невы, все равно что текучие, серебрящиеся под солнцем границы. И вот сейчас они пересекли еще одну, все дальше и дальше уезжая от обыкновенной городской жизни.

– Тут все реки впадают в Ладогу, – сказала Янка. – А из Ладоги вытекает одна Нева. Вы только представьте: вот вода из какого-нибудь лесного болота попадает в ручей, ручей попадает вот в эту реку, потом в Ладогу, потом в Неву – и Нева несет эту лесную болотную воду у нас дома под окнами! Жуть!

У Мурки почему-то защекотало холодком меж лопатками. Швед удивился:

– Почему жуть-то? Водосбор называется, и все… Так, я после этого малюсенького мороженого только больше есть хочу. Тут, говорят, на каком-то правом повороте ресторан… Мяса хочу. И кофе.

В загонах вокруг ресторана дрыхли разомлевшие на солнце нарядные толстые гуси с серо-сизыми спинками и оранжевыми клювами; дремали лохматые козы, кругами бродил жуткий черный, взъерошенный, инопланетного вида индюк с синей головой и противными красными висюльками на шее. Вкусно, дымно несло сбоку шашлыками и мясом на гриле. В самом ресторане было просторно, по-будничному немноголюдно и густо пахло свежей выпечкой. Румяная, с коричневыми пуговками глаз, радушно захлопотала вокруг них похожая на медвежонка деревенская официантка:

– Проходитё, проходитё, добрё пожалёвать! – Говорок у нее был мягкий, непривычный, чем-то напоминающий финский.

На деревянных столах грудками лежали зубчики крупного чеснока, а на стене висела громадная до жути голова лося. Янка замерла:

– Ой. Ой, ужас. Они что, в самом деле такие большие звери? Швед, это что, тут правда такие громадные твари по лесам бегают? И медведи?

– Бегают, – вместо Шведа ответила Мурка. – И лоси, и медведи, и кабаны. У меня отец-то – вроде как охотник, он, бывало, ездил сюда на север. Дома сейф был оружейный… Нас не брал никого с собой, конечно, все ждал, что Васька подрастет, гильзы от патронов ему дарил, двенадцатый калибр…

– И что, добычу привозил?

– Иногда, какие-то куски… Они ж компанией охотятся, на всех лося как поделят, так выйдет не так и много. Гуся раз весной привез, мать замучилась его ощипывать… Да что им эта охота, не за добычей они туда ездят, а так: «Я – большой страшный мужик, у меня ружье». Да ну его. Бывший папа, надо же… В общем, тут звери в лесах есть, да.

– И волки? – испуганно спросила Янка, косясь на убогие картинки со зверями и «природой», криво-косо развешанные на стенах. – Вон, смотрите, волк…

– Яночка, – улыбнулся Швед, снисходительно принимая Янкин испуг за кокетство. – Ну что ты, родная? Я и без ружья мужик. Большой и страшный, – он подмигнул Мурке. – Все волки разбегутся.

Но Янка, чуть побледневшая, в трогательных спортивных, купленных вчера специально «в путешествие» штанишках и модной рубашечке, невозможно чужая этому деревенскому ресторану с грубой деревянной мебелью, почему-то боялась на самом деле. Всерьез боялась. Вцепилась обеими руками в свой телефон, как в последнюю связь с городом, и боялась. Боялась ресторана с тяжелой башкой лося на стене, боялась всей этой природы за чертой обочины, леса и неведомых зверей в нем. Может быть, и еще чего-то боялась? Чего?

– Ну что ты, родная? – Швед тоже это почувствовал и скорей обнял Янку. – Ну хочешь, вернемся? Можно ведь и в сторону Выборга поехать, там веселее?

– Да нет, мне интересно… Деревянное зодчество, пейзажи, все такое… – Она виновато улыбнулась. – Так, нашло что-то. Ладно, ребята, вперед – Север близко!

4

На крыше громадного терема твердо, как дорожные указатели, выпрямили хвосты желтые крокодилы. В большой стеклянной коробке стоял громадный, оплывший под своим весом, но все равно награжденный какими-то медальками валенок. На Свири столпились, косясь рядами иллюминаторов, на всю округу низко и глухо рокоча двигателями и закинув на берег тяжелые серые канаты, белые большие пароходы, числом семь. Трое из них были писателями: «Иван Бунин», «Михаил Лермонтов» и «Лев Толстой». Издали, от широких цветных навесов, валил дым мангалов и доносился густой китайский хор: пели «Подмосковные вечера». Пахло горячими блинами и пирогами. Сиял и сверкал хрустальными недрами «Музей водки». Бородатый мужик в разноцветной рубахе и картузе с цветочком погонял серую в яблоках лошадь, катившую нарядную бричку, из которой выпирали телеса какой-то раскормленной, весело повизгивающей на разные лады румяной семьи, все члены которой так дружно и явно смахивали на свинок, что Мурка смутилась и скорей отвернулась. Парнишка, зубастенький, похожий на зайца, в белой косоворотке и атласных красных штанах, с полным коробом пирогов через плечо, негромко, тенорком, зазывно покрикивал с обочины:

– Russian pies! Please try real Russian pies![6]

Китайский хор вдали перешел на «Калинку-малинку». Лапы перекормленных удобрениями темно-зеленых елок вдоль дорожки, казалось, вздрагивают в такт.

– Янка, ты куда нас завезла? – не выдержал Швед. – Мы же в глушь ехали? Это что еще за экспансия национальной, чтоб ее, самобытности? Янка?!

– Я… Я не ожидала… Ой! – Янка отскочила за Шведа от мчащейся навстречу румяной девахи, прижимавшей к обтянутым пестрым сарафаном дынькам груди плетеную корзину с некрашеными ложками и матрешками.

Деваха притормозила, ткнула корзину Шведу в грудь и запела:

– Роспись! Мастер-класс по народной росписи! Все желающие!! Master class in folk painting! Роспись! We invite everyone!

Швед попятился, обошел ее, прихватив Мурку и Янку за руки:

– Девки, спасайся кто может…

Мальчишка лет десяти с облупленным носом чуть не врезался в Мурку: не видел, куда идет, потому что стремительно и жадно облизывал красно-зеленого леденцового медведя размером с футбольный мяч. Его младший братец с замурзанными диатезными щеками отгрызал и выплевывал на дорожку липкие кусочки оранжевого хвоста такой же здоровущей полупрозрачной белки. За ними следовала одутловатая мамаша в берестяных бусах и кокошнике, с любованием несущая перед собой букет из трех ядовито-красных леденцовых роз и то и дело оглядывающаяся на угрюмого супруга в панамке «Круиз „Валаам – Кижи“». Тот косился на сверкающий в стороне «Музей водки» и, если б не Швед, выставивший локоть, оттоптал бы Мурке ноги.