Васька тоже попритих, будто бабкина смерть его успокоила. Не ныл, через плечо в рисунки не заглядывал, на бумагу не просился. Но все равно он был воздухом, которым она дышала. Хотя думать, что вокруг летает полно молекул воздуха, которые когда-то прошли через его легкие, было уже не так больно. Снился, конечно, но издалека. Или разрезает небо на громадных каких-то золотых качелях в изумрудно-зеленом райском, солнечном саду, а Мурка смотрит с другого берега серой реки, а река все шире и шире. Или машет с носа «Авроры», а Мурка стоит внизу, и никак на эту громадную, темно-серую «Аврору» не попасть, потому что билетов уже не продают. Или несется на сверкающем велосипеде по какой-то высокой насыпи вдоль шоссе, а они со Шведом и Янкой на своей белой машинке никак не могут его догнать…

Как странно быстро меняется жизнь! Еще в мае все казалось беспросветным, несмотря на енотика Митю и подготовительные. Почему она думала, что ни с кем на свете, кроме Васьки, нельзя подружиться? Есть Янка. Есть Швед. У них в жилах течет медовое солнце, и поэтому рядом с ними тепло. И можно жить дальше. Ну, а право жить… Это, конечно, талант. И то будущее, которое с помощью таланта можно обрести. Хорошее будущее. Надо только верить в себя. Ну, а почему бы не верить? Пережила ведь она эту черную жуткую зиму.

Экзаменационный рисунок вышел мрачноватым, но сильным. Потому что в светлом треугольнике она зашифровала Ваську, а в темном, добром круге вокруг него – себя. Так было год назад. Так, наверное, будет всегда – разве она отпустит память о Ваське? Да такого его, настоящего, нежного и смешного, вообще никто, кроме нее, не знал, даже мать… Надо бы еще одну «Васькину» фотку выложить.

Когда сдавала работу, преподаватели кивали, улыбались ей и переглядывались. Впрочем, они всем абитуриентам улыбались, поэтому не отпустило. Ну и что. Экзамены есть экзамены. Скулеж не поможет. Нервы на кулак покрепче – и вперед, к будущему. Надо поступить.

Спускаясь по лестнице, заметила, что на перилах площадки сидит огромный облезлый кот. Откуда? Почему пустили? А может, он тут, как знаменитые коты в Эрмитаже, тоже подвалы охраняет? Пахнет от него какой-то плесенью… Да, что-то шерсть у него в паутине, что ли… Кот повернул к ней толстую морду: у него не было глаз. Только две черных круглых дырки. И в одной что-то шевелится. Мурка замерла. Ладонь на перилах лежала словно на льду. Из кошачьего глаза высунулся червячок. Мир качнулся прозрачной стеной и поплыл вбок, хрустя расползающимися трещинами.

И тут на нее налетел незнакомый парнишка, зацепил плечом и большущей папкой – спотыкаясь, они вместе, ловя равновесие, поскакали по ступенькам. Парнишка помог ей устоять, долго извинялся – а она все смотрела на кота на перилах: толстый, серый, морда наглая. Глаза зеленые, яркие жмурит, оглядывает холл свысока, по-хозяйски. На одной лапке – белый носочек, грязноватый. Точно по ночам по подвалам шляется. Крысолов… Да что ж такое померещилось?

А глаза-то у кота умные, насмешливые. И что он смотрит так, будто сказать что-то хочет? Будто гипнотизирует.

Янка ждала ее в том же кафе, где они впервые разговаривали, даже за тем же столиком. Когда Мурке принесли кофе и эклер, появился Швед, и в кафе стало темно – так ярко он сиял. Рядом с ним все на свете оказывалось в тени. Швед заказал себе побольше вкусного и сообщил:

– Девки, у нас съемка. Студийная, костюмированная, приватная… Очень странная, так что нельзя пропустить. Кое-кто на наши с тобой, Мурлеточка, картиночки внимание обратил. Хочет такие же. В виртуальных декорациях Крайнего Севера… Кошка, у тебя ведь завтра нет экзамена?

– Послезавтра зато «Рисунок», башка гипсовая на девять часов.

– Ну так завтра отдохнешь, сил наберешься. Яна, как у тебя с гримом? Может, чего прикупить?

Потом Швед сознался, что эта съемка действительно оказалась одной из самых странных в его жизни. Молодой, откуда-то с сибирского севера, писатель с приятелем из Этнографического музея затеяли создать обложку для книги про шаманов, притащили в студию реквизит: громадный черный бубен и тяжелую колотушку, парку с нашитыми на нее разными металлическими фигурами и корявыми уродцами, еще какую-то национальную одежду, колпак из железных полосок, маски – от всего пахло странно, резко, вовсе даже не музеем. Да и сам молодой писатель выглядел странновато и жутковато: то ли ненец, то ли бурят, то ли эскимос какой-то – совсем другая раса, неведомая, с Крайнего Севера, и глаза черные-черные зорко сквозь узкие веки поглядывают, будто прицеливаются, куда острогу метнуть.

– Ак-кам, – шепнул Шведу музейщик, полноватый толстогубый парень с волосами до плеч. – Ангакок. Настоящий шаман, потомственный. Север вымирает, так он теперь тут… Книги пишет; люди думают – фэнтези, а он просто записывает, что видел… Ты не смотри, что он вроде молодой, ему на самом деле – лет сто, наверно…

Швед вежливо согласился: заказчик всегда прав. Писатель-шаман выбирал со Шведом фоны, которые на готовых снимках заменят зеленый задник, и на большом экране через проектор они в темной студии долго разбирались в оттенках северного сияния и в том, под каким углом к горизонту должны расстилаться сполохи. Мурка под их говор почти на ощупь расставляла софтбоксы и зонтики, подключала удлинители – а писатель-шаман все почему-то поворачивался к ней и, будто даже принюхиваясь, всматривался сквозь полутьму. Стало не по себе. Янка копалась в своих сундучках с гримом, подсвечивала себе фонариком с телефона – тоже поглядывая на писателя и поеживаясь.

Наконец зажгли верхний свет и стали устанавливать съемочный. Мурке не хотелось при ярком освещении смотреть на странного северного человека. Мало ли что увидишь… Но не выдержала, покосилась – и напоролась на пронзительный взгляд, остро блестевший сквозь прорези глаз, узких и нечеловеческих.

– …Какая, – сказал шаман удивительно бархатно, по-доброму. Посмотрел на Шведа. – Белая какая. Духов видит, да?

Мурке захотелось убежать.

– У нас бы шаманкой была, детей бы оберегала… – Сквозь маску своего северного, будто застывшего лица он взглянул опять остро, насквозь. – Так это она на твоих снимках? А я думал, ненастоящая, выдумка твоя, дух с той стороны… – он посмотрел на Янку: – Твоя сестренка младшая, да?

Янка вздрогнула. Выпрямилась и сказала честно:

– По факту – нет. А по жизни – да.

– А духи говорят… – он не закончил фразу, посмотрел на Шведа: – А можно с белой этой девчонкой снимки сделать?

– Если сама согласится, – пожал плечами Швед.

Шаман-писатель встал, подошел к оцепеневшей Мурке, сказал:

– Как ты пахнешь звонко, ясно… Молодая какая… Что ты меня боишься? Ты, кошка, старух бойся, баб всяких; ты – пока маленькая; а вот подрастешь когда – рысью станешь… Умной рысью, хитрой. Коготь рыси тебе нужен, тогда ничего не страшно. – Пахло от него чем-то странным. Сушеными травами? – Помоги мне для картинки – подарю такой коготь!

– Почему я – кошка?

– Проверяешь меня? Кошка ты и есть, тотем предков – кошка. Большая кошка, волшебная. Таких в мире уже нет, вымерли. Разве что на рысь похожа была…