сладим одной левой: словно мух прихлопнем.

Вдруг высоким, надрывным голосом заговорил Философ, и Зена разобрала всего несколько слов:

— … легче, если все в Афинах пойдет своим чередом…

— Философ, кому это нужно? Посмотри, какие превосходные доспехи: бронзовые накладки… не помню уж, когда купил, — удивленно добавил Миккели, давно отвыкший расплачиваться за свои приобретения. — Знаешь, почему я потратил деньги на эту вещицу, а не на выпивку? Чтобы не заботиться о мнении всяких там стражей. А Бризус вдруг заявил, что их трогать нельзя! Та-ак, а к чему это я начал? Вы здесь, ребята, клянусь Аидом, наслаждаетесь жизнью! Пьете вино, грабите окрестности, посиживаете тут. У вас даже есть женщины!

— Да, именем Аида, есть у нас женщины! — проревел кто-то в ответ: наверное, Кнолио. Крикун был пьян до бесчувствия. — Где бы мы взяли женщин тайком от царя и Бризуса? Нам живется не лучше, Миккели. Вместо еды помои, а вино в последний раз пили… не вспомнить когда.

Миккели захихикал:

— Женщин вам надо? Так они ж сидят в соседней халупе! Наверняка есть и пара-тройка хорошеньких. — Зена прищурила глаза, а уголки ее губ приподнялись в недоброй усмешке.

— Миккели, Бризус велел…

— Плевать мне на Бризуса, — заорал на Философа говорливый злодей. — Я не дурак и знаю, как заставить госпожу смолчать.

Раздался хриплый смех.

— Желаете убедиться?

Зена расслышала голоса, скрип половиц, грохот — кажется, перевернули скамью или стол, — затем топот шагов и крики Миккели у самой двери:

— Ладно, но помните: идея моя. Я, чур, первый, понятно?

Из распахнутой двери вырвалась полоска света, пьяный смех и хриплые реплики полудюжины негодяев.

— Да-да, я первый, — орал разогретый выпивкой Миккели. — Моя идея — мой выбор! Потом натешитесь, твердолобые.

В дверях злосчастной хижины застыл перепуганный Адрик, поддерживая иссохшую старушку; та прижималась к нему, тяжело дыша и закрывая глаза от страха. Зена яростно замахала, приказывая парню немедленно спрятаться; он облизал губы, склонился к бедной пленнице, пошептал ей на ухо и бережно подтолкнул обратно в хибару. Воительница мельком увидела морщинистое бледное лицо, растерянный взгляд, трясущиеся губы.

«Превосходно. Надеюсь, широкоплечему тоже хватит ума, чтобы не высовываться», — подумала она и повернулась к Миккели.

Тот пьяно шатался из стороны в сторону, но в глазах его зловеще играли отблески огня в очаге. С энергией десяти трезвых бандит еще шире распахнул дверь, так что от удара дрогнули стены, и шагнул на крыльцо. Глотнув прохладного ночного воздуха, он закашлялся, потом кое-как слез по ступеням и, беззаботно насвистывая, вышел на узкую тропинку, ведущую к хижине пленников. Поднимаясь по ступенькам, он наступил на истлевшую доску и рухнул на землю. Грубо выругавшись, негодяй встал на ноги, поднялся на крыльцо и шагнул через порог.

— Ку-ку! — проворковал он. — Папочка пришел!

Стоило Миккели зайти в комнату, как перед ним возникла грозная высокая фигура и преградила ему путь. Воительница гортанно рассмеялась и обнажила зубы в ослепительной улыбке, затем вдруг ударила злодея коленом между ног. Воздух с хрипом вырвался из его легких, и, взвыв от боли, Миккели сложился вдвое.

— Спокойной ночи, приятель, — промурлыкала она, с силой опуская локоть на его затылок. С пола поднялось облако пыли и заскрипели доски: злодей грузно повалился наземь. Зена пнула его ногой, спуская со ступеней.

— Вот и первый, — равнодушно сказала она и повернулась взглянуть в хижину. В ней повис затхлый запах, и, не будь дыр в разваливавшихся стенах и дощатом полу, дух грязных тел, нищеты и болезней стал бы невыносимым. Его и сейчас трудно было не почувствовать.

— Адрик, — шепотом позвала она. — Уводи остальных, скорее! Бери вторую повозку.

— Но ты… ты сказала, они заметят!

— Мерзкий пропойца под крыльцом и так расскажет им все. Негодяи пьяны, но товарища хватятся быстро, — побитый Миккели тихо застонал, и Зене пришлось угомонить его резким ударом. Он сполз с последней ступени, воительница стукнула его еще разок. — Пора уходить.

— Я один не спра… — начал Адрик.

— Ладно уж, помогу, — мрачно ответила Зена и вдруг замерла, крепко стиснув его руку и не давая заговорить.

Из двери добротного строения снова хлынул свет, Философ вышел на порог и заорал:

— Миккели, ау! Эй, ты говорил, что приведешь наших женщин сюда! Что, нюх отшибло? Или там зрителей больше? — кто-то засмеялся и добавил пару выражений; Зена их не разобрала. Философ вновь принялся горланить: — Миккели! Если не выйдешь, пока я допиваю эту кружку отличного вина, я сам за тобой приду! Мы все придем. Усек?

Адрик, все еще поддерживавший старуху, с тревогой посмотрел на воительницу; та зловеще улыбнулась. Дверь соседнего дома с грохотом захлопнулась, злодеи вернулись в свою замызганную комнату.

— Я помогу, слушай внимательно: наши планы изменились. Уведи оставшихся заложников, возьми двоих помощников и отыщи всех лошадей шайки. Привяжи их к повозкам. Если злодеи решат отравиться в Афины, пусть пройдутся пешком, — она еще крепче сжала руку, лежавшую на плече паренька, тот вздрогнул. — Выполняй, — прошептала она, развернулась на пятках и выскользнула во двор.

В просвет меж облаками выглянула луна, помогая Зене бесшумно спуститься по ветхому крыльцу и подкрасться к двери соседнего дома. Засов не был задвинут, наверное, Философ решил, что кому, кроме Миккели, входить в эту дверь? Воительница чуть заметно улыбнулась, приоткрыла дверь и прислушалась. Адрик дважды прошагал туда-обратно, выводя последних заложников, ему помогали два крепких мужчины, не так измученных тяготами жизни в плену. Наконец пекарский сын указал на хижину и широко развел руками, сигнализируя: «Никого не осталось». Товарищи Адрика склонились к нему и, минуту проговорив, все трое скрылись из виду, обойдя полуразрушенную хибару и направившись в сторону моря. Зена понадеялась, что они не забудут про лошадей.

Внутри дома не происходило ровным счетом ничего важного: стучали кружки, кто-то спьяну рыдал. «Кнолио», — предположила воительница, и память услужливо подсказала, как выглядит этот человек. Он был одним из воинов Драконта — или ее собственным? — пока история одной из деревень не стала для него мучительным кошмаром и не сделала его горьким пропойцей. Вдруг Зена вспомнила все: это был ее солдат, любивший убивать, но не выдержавший бойни. Тогда она подослала к нему Манниуса, и тот навсегда выгнал его из лагеря. Говорят, с тех пор Кнолио отчаянно пил, пытаясь утопить в вине свое прошлое.

Воительница покачала головой. Судьба Кнолио ее не касается: он сам нажил себе проблем и превратил свою жизнь в царство Аида. Все, что сейчас заботило Зену, — это люди, которых он держал в заточении. Подумав об этом, она мрачно улыбнулась: «Кнолио выбрал проигравшую сторону. Не повезло».

Кто-то тихо заговорил,