— Я этого раскольника из-под земли достану, ежели он тебе нужен! — продолжал разбойник. — Ты ведь даже не знаешь, каков он из себя. И девицу твою отыщу, не за семь морей небось он ее увез! А уж я буду служить тебе верой и правдой.

Савельев успел принять решение прежде, чем тот договорил.

— Положим, я тебя возьму, — усмехнулся он. — Ну а как же мы поедем? Вдвоем на одном коне?

— Вон лошадь пасется, местного попа, — указал разбойник на кобылу, которая внимательно слушала всю их беседу, прядая ушами. — Тот сейчас служит обедню. На ней и поеду.

— Так она без седла!

— Уж как-нибудь… После, на первом же постоялом дворе подержанное… куплю. — Последнее слово парень добавил таким загадочным тоном, что стало ясно — покупать он собрался без денег.

Савельеву нравились отчаянные ребята, сорвиголовы, принимавшие молниеносные решения. К тому же его смешила мысль, что путешествие в Петербург они совершат исключительно на поповских лошадях.

— Ну, коль так, поехали, — бросил он через плечо замершему в ожидании парню. — Жду тебя возле трактира… Чтобы через минуту там был!

Когда они пересекли Касьянов лес и выехали на большую дорогу, Дмитрий спросил:

— Как звать-то тебя?

— Илларионом, — ответил разбойник и лягнул каблуком стоптанного сапога лошадь, которая то и дело поворачивала голову, норовя укусить всадника за колено. Поповская кобыла, несмотря на свой кроткий взгляд, оказалась животным норовистым, и ее новому владельцу не раз пришлось пожалеть о своем выборе.

Старые тайны и новые огорчения

Евлампию словно подменили в эти дни. Обычно словоохотливая и острая на язычок, она будто дала обет молчания. Ходила с поникшей головой, смотрела на всех исподволь, украдкой, словно стыдилась поднять глаза. Князь старался ее не замечать, хотя прекрасно знал, что творится в душе няньки его детей с того самого злополучного утра, когда он пытался подсунуть Глебу отравленную конфету. Илья Романович отбыл в Петербург, так и не объяснившись, сухо бросив на прощание: «Смотри за слугами, чтобы не воровали!»

В своей маленькой комнатке, похожей на келью, она не находила себе места, металась из угла в угол. За что отец травит ядом родное невинное дитя?! Ответа не находилось. «Самое разумное — это поговорить с Глебушкой, — сказала она себе на другой день после отъезда князя. — Он оттого и скрытен, что много знает».

В комнатах Глеба она застала только старого Архипа, мастерившего деревянный ножик.

— Это еще зачем? — удивилась Евлампия.

— Барчук попросил выпилить. Для каких-то опытов, сказал…

— А где он сам?

— Ясное дело где, — махнул тот в сторону библиотечного флигеля.

Странно было видеть шестилетнего мальчика за огромным письменным столом, заваленным стопками книг. Глебушка что-то сосредоточенно писал. Евлампия подошла к нему почти вплотную, но он то ли не слышал ее шагов, то ли не хотел отрываться от своего занятия.

— Глебушка, — тихо позвала она.

— Чего тебе? — не подняв головы, спросил мальчик.

— Как много ты читаешь, миленький! В твоем возрасте это вовсе ни к чему…

Глеб наконец оторвался от работы и взглянул на нее, строго нахмурив брови. «У него глаза сорокалетнего мужчины!» — с ужасом отметила она.

— Тут есть одна книга по медицине, — начал он, оставив ее слова без внимания. — В ней много интересных рисунков, только она написана не буквами, а загогулинами. Я нашел словарь с такими же загогулинами — французско-арабский. И вот я хочу прочесть эту арабскую книгу…

Евлампия покачала головой. «Свихнется он на этих книгах, — подумала она, — если уже не свихнулся…»

— А что ты писал, когда я вошла? — поинтересовалась она.

— Составляю список книг, которые должен обязательно прочитать в ближайшие два-три года, — произнес мальчик с гордым видом. — Для этого мне надо еще изучить английский язык и арабский. Тут имеются книги на других непонятных мне языках, но я пока не выяснил, что это за языки…

«Господи! Что же это такое? — недоумевала нянька. — Он говорит как взрослый высокообразованный человек. В нем совершенно нет ничего детского!»

— Глебушка, — ласково обратилась она к мальчику, — ты разве не хочешь пойти погулять, поиграть с дворовыми детьми?

Глеб отвернулся и снова взялся за перо, давая всем своим видом понять, что аудиенция окончена. Но Евлампия даже и не подумала тронуться с места. Она поставила на письменный стол локоть, подперев ладонью лицо, посмотрела на внука пристально, словно хотела заглянуть ему в душу, и спросила тихим, вкрадчивым голосом:

— Когда ты понял, что отец хочет тебя отравить?

Перо в руке Глебушки замерло, он повесил голову и после тяжелого вздоха произнес:

— Давно… Ведь он сперва маменьку отравил…

В глазах у Евлампии потемнело. Полки с книгами закружились вокруг нее, словно библиотечный флигель превратился вдруг в карусель. «Этого не может быть! Мальчик сошел с ума из-за книг…» Стены библиотеки исчезли, вокруг женщины теперь кружились склянки с лекарствами, измятый, наполовину сорванный полог кровати, кровавый огонек лампады перед черными образами. Она видела мертвые, широко открытые глаза Наталички, зеркальце, поднесенное чьей-то рукой к ее запекшимся губам… «Весьма странная болезнь», — вновь зазвучал скрипучий голос доктора. «Похоже на отравление…» Кто это добавил? Кто решился на такое замечание в присутствии князя? Она прекрасно слышала и хорошо запомнила этот приятный бархатный голос. Тогда не придала значения этим словам, мысль об отравлении была дикой, неуместной…

Глеб обмакнул перо в чернила и продолжил составлять свой список, сочтя, по-видимому, молчание няньки за окончание разговора.

— С чего ты взял, что папенька отравил маменьку? — едва выговаривая слова, спросила Евлампия.

— Он сам ей признался, когда она умирала.

Глебушка запомнил ту ночь в мельчайших подробностях. Он спал в комнате матери, рядом с ее кроватью, на кушетке, на которой прежде дежурила Евлампия, ухаживая за больной. Предчувствуя скорый конец, Наталья Харитоновна отослала заботливую сиделку и распорядилась привести Глеба. Ей с трудом давалось каждое слово, но она все же рассказала малышу его любимую сказку и пожелала «покойной ночи». Но он все еще не спал, когда она затихла. Слезы безостановочно катились из его глаз. Скорчившись на кушетке, мальчик размазывал их кулачками по щекам и очень старался не шмыгать носом, чтобы не разбудить мать. Он случайно слышал, как вечером доктор сказал отцу, что княгиня вряд ли доживет до утра. Никого в целом свете Глеб так не любил, как маменьку, и вот она покидает его навсегда. Старый Архип говорит, что за умирающими является страшная старуха с косой и уводит их в глухие леса, за синие моря, за высокие горы. Мальчик твердо решил не спать в эту ночь, чтобы встретить старуху лицом к лицу и прогнать ее, если удастся.