Он торопливо сложил свои товары в суму и хотел уже взвалить ее на плечо, моментально забыв о своих коммерческих интересах. Однако Фридрих схватил раскаленную кочергу и быстро заступил дорогу мусульманину.

– Не изображай из себя осла, Мохаммед! – проговорил он злым полушепотом. – Не делай вид, что ты разучился говорить по-немецки! Все равно я тебе не поверю! Ты меня прекрасно понял, и у тебя есть ответ на мой вопрос! Имей в виду – ты не выйдешь отсюда, пока я не узнаю, что хочу!

На этот раз торговец, видимо, вовсе разучился говорить по-немецки, он забормотал что-то на непонятном языке, затем бросил на пол свою сумку и выхватил из широкого рукава длинный изогнутый нож с золоченой рукоятью. Видимо, он решил силой пробиться к выходу из кельи алхимика. Учитывая его недюжинную силу и опыт, это не должно было составить большого труда.

Однако Фридрих ожидал чего-то подобного. Он бросил в пламя спиртовки горсть красноватого порошка и тут же закрыл лицо полой одежды. Комнату заволокло клубами едкого бурого дыма, торговец мучительно закашлялся, выронил свой ятаган и попятился. Воспользовавшись его замешательством, алхимик подобрал левой рукой оружие и, размахивая раскаленной кочергой, загнал торговца в дальний угол лаборатории. Мохаммед прижался спиной к стене и злобно пялился на Фридриха своими темными глазами, явно не собираясь сдаваться.

– Слушай меня, торговец! – прошипел алхимик, приближая кочергу к самому лицу Мохаммеда. – Слушай внимательно! Мне необходимо узнать ответ на свой вопрос, иначе меня ждет мучительная смерть. Поэтому я готов на все. Сейчас я могу выпустить тебя отсюда, но ты далеко не уйдешь. Я позову каноника, отца Сильвестра, скажу, что хочу исповедаться. И поведаю ему, что видел, как ты осквернял хлеб причастия, поливая его ослиной мочой, и хулил Господа нашего Иисуса Христа и мать его, Пресвятую Богородицу. После этого тебя, конечно же, схватят и предадут страшной и позорной смерти, однако это не все: перед смертью тебя под пыткой принудят отречься от веры в Магомета и принять христианство…

– Вы не поступите так с бедным торговцем, добрый господин! – прохныкал Мохаммед, разом утратив свой варварский акцент. – Вы не примете на себя грех клятвопреступления! Это страшный грех для ваших единоверцев!

– Еще как приму! – проговорил алхимик насмешливо. – Иначе мне самому грозит костер! Так что не советую тебе испытывать мое терпение! Говори, что тебе известно!

Мохаммед поник, будто из него разом вышла вся жизненная сила, как вытекает сок из разрезанного плода. Он опустил глаза и проговорил тусклым, невыразительным голосом:

– Ты не знаешь, о чем просишь, высокоученый господин! Открыв тебе эту тайну, я все равно погублю свою бессмертную душу, да и твою в придачу! Кроме того, я пущу по твоему следу страшного демона, одного из верных слуг Сатаны, да будет проклято его имя!

– Позволь уж мне самому выбрать свою участь! – отмахнулся алхимик. – Я больше опасаюсь герцогского гнева, чем козней Сатаны, потому что с герцогом я лучше знаком, и точно тебе скажу – с ним и Сатана не сравнится в жестокости!

– Ну, господин, я тебя предупредил… – произнес Мохаммед странным, глухим голосом. – Итак, слушай, каким образом ты сможешь получить уроборос мистагитус…

Из кабинета донесся сухой нервный кашель, и тут же прозвучал раздраженный старческий голос:

– Иннокентий, зайди ко мне!

Кеша Переверзев, единственный племянник профессора Аристарха Ивановича Переверзева, крупнейшего специалиста по ассирийской мифологии, автора множества научных монографий, основателя научной школы и почти академика, тяжело вздохнул и поплелся на зов.

Старый хрыч опять чем-то недоволен. Опять придется выслушивать нотации, опять придется его задабривать, изображать пай-мальчика и говорить старику, как он к нему привязан, как благодарен и все такое прочее. От этой перспективы у Кеши заранее сводило скулы.

В детстве покойная Кешина матушка очень хотела сделать из своего отпрыска интеллигентного мальчика. Она не пускала его во двор играть с ребятами, а заставляла учить наизусть первые главы романа «Евгений Онегин». Матушка считала, что это разовьет Кешину память и в то же время даст ему начальное представление о славном прошлом родной страны, о собственных исторических корнях. К счастью, все это осталось в далеком прошлом, не оставив серьезных следов, но самое начало романа застряло в Кешиной памяти, как заноза, и сейчас очень кстати вынырнуло на поверхность.

Эти мысли молодого Евгения были Кеше удивительно близки и понятны. Он находился в том же самом положении, он так же, как герой романа, вынужден был сносить капризы вздорного старика, терпеть его бесконечные нотации, и по той же самой причине – Кеша рассчитывал на наследство профессора.

Конечно, у Аристарха Ивановича не было многочисленных имений и крепостных, как у дяди Евгения, но у него имелось довольно много ценных картин и гравюр, старинного фарфора и столового серебра, уникальных старинных книг, статуэток, безделушек и прочего антиквариата, а самое главное – он владел просторной профессорской квартирой в самом престижном районе Санкт-Петербурга, в так называемом «золотом треугольнике».

Ради этой квартиры и ее ценного содержимого Кеше Переверзеву приходилось терпеть дядины капризы. Тем более что сам он работать не любил и не умел, получал скромный заработок продавца в мебельном магазине, а жить привык безбедно.

– Вы меня звали, дядя Арик? – проворковал Кеша, входя в дядин кабинет, придав своему лицу самое преданное выражение, а голосу – интонацию бесконечной родственной любви. Впрочем, о выражении лица не приходилось слишком беспокоиться – дядя был подслеповат и все равно ничего не замечал.

– Звал, – проговорил Аристарх Иванович с непривычной суровостью. – Что это?!

На письменном столе перед профессором стояли солдатики. Старинные оловянные солдатики в нарядной разноцветной форме, перепоясанной желтыми ремнями портупей, в киверах и шлемах, с винтовками и обнаженными палашами…

– Как – что? – переспросил Кеша, чтобы выиграть время. – Вы же видите, дядя, – солдатики…

Он постарался ни голосом, ни выражением лица не выдать охватившую его панику.

Последние несколько месяцев Кеша подворовывал у дяди этих чертовых солдатиков.

Дядя иногда подкидывал Кеше денег на карманные расходы, но унизительно мало, и каждый раз Иннокентию приходилось клянчить их у старика. Как уже сказано, в квартире находилось множество ценных вещей, но Аристарх Иванович вел им строгий учет. И только эти солдатики…

Кеша помнил их с самого детства, ребенком он играл с ними, выстраивал целые композиции. А совсем недавно увидел точно таких же солдатиков в витрине антикварного магазина, спросил хозяев о цене, и был приятно поражен.