— Угадали. Разумом я целиком и полностью принимаю ваши объяснения. Но интуитивно, на подсознательном уровне, я не могу избавиться от чувства, что эта четверка явилась сюда, чтобы... отомстить мне.

Сюзанне вдруг стало страшно холодно. Она поплотнее закуталась в одеяло.

— Давайте порассуждаем, — сказал Макги, решив все-таки сделать попытку убедить Сюзанну. — Да, я согласен, вы можете подозревать в чем-то Ричмонда и Джонсона. Вероятность, пусть ничтожно малая, в их случае существует, они могут иметь какое-то отношение к истории тринадцатилетней давности.

— О доктор, не забывайте, что мне для выздоровления нужны покой и положительные эмоции.

— Я закончу свою мысль. Так вот, в отличие от первых двух, вам не в чем подозревать Брэдли и О'Хару. Они никак не могут быть Джеллико и Паркером по той простой причине, что Джеллико и Паркер умерли.

— Да, я понимаю. Они действительно умерли.

— Но тогда Брэдли и О'Хара не должны вызывать у вас подозрений!

— Нет, это не так.

— Пошли дальше. Брэдли и О'Хара никак не могут участвовать в заговоре против вас. Они появились здесь давно, еще до того, как вы запланировали эту злополучную поездку на отдых в Орегон, еще до того, как вы узнали, что есть на свете такое место — «Вьютоп Инн». Или вы думаете, что кто-то каким-то сверхъестественным, магическим образом узнал о том, что именно здесь вы попадете в автокатастрофу и вас привезут именно в больницу округа Уиллауок? Тогда получается, что во имя осуществления этого заговора против вас в эту больницу семнадцать месяцев назад внедрили О'Хару, а год назад — Брэдли?

Сюзанна почувствовала, как кровь приливает у нее к лицу, так как Макги явно старался высмеять ее страхи.

— Конечно же, я так не думаю, — сухо ответила она.

— Вот и хорошо.

— Это же глупо — строить такие версии.

— Правильно — глупо. Поэтому вам не следует опасаться Брэдли и О'Хару.

На это Сюзанна могла сказать только:

— Но я не могу не опасаться их.

— Но вы не должны.

Медленно закипавшее возмущение Сюзанны дошло до критической точки. Она взорвалась:

— Черт возьми, неужели вы думаете, что я — раба своих эмоций, что я — беспомощная жертва своих страхов? Да нет же! Я никогда такой не была и, надеюсь, не буду. Это не в моем характере. Просто я чувствую... что теряю над собой контроль. Никогда в своей жизни я не принимала никаких решений, основываясь на эмоциях, никогда. Я же ученый, поймите это. Я всегда взвешивала каждый свой поступок и горжусь этим. В этом сумасшедшем мире я гордилась своим рациональным подходом, моей уверенностью в себе. Разве вы не видите? Разве вы не видите, что сейчас со мной происходит? У меня такой склад ума. Я с детства была такой. Я никогда не позволяла себе никаких фантазий, даже когда была ребенком. Иногда мне кажется, что у меня и детства-то никогда не было.

К своему изумлению, Сюзанна вдруг почувствовала, что готова выплеснуть все свои печали, все свои жалобы на жизнь, все свои сокровенные мысли, так долго таимые за семью запорами. Все это, подобно ливню за окном, должно было пролиться ничем не сдерживаемым потоком.

Она даже не узнала свой голос, дрожащий от напряжения.

— Бывает так — особенно по ночам, когда я остаюсь одна, хотя я одна и днем... и всегда. Так вот, бывает так, что мне делается страшно от мысли, что во мне чего-то недостает, недостает какой-то важной детали, которая должна быть в любом нормальном человеческом существе. Я чувствую, что я не такая, как все, я словно пришелица с другой планеты. То есть я хочу сказать... Боже, я путаюсь... Я хочу сказать, что в мире должно быть и то, и другое: должен быть и разум и должны быть чувства. Я вижу, как другие руководствуются только чувствами, забывая про разум, они творят Бог знает что, не задумываясь о последствиях. Бог знает что творят эти люди! А я всегда задумывалась о последствиях. Но я много раз замечала, что люди, отдающиеся во власть эмоций, испытывают от этого буквально наслаждение. А я не могу так. И никогда не могла. Я всегда собранна, всегда контролирую себя. Наверное, меня можно назвать «железной женщиной». Я не проронила ни одной слезинки, даже когда умерла моя мать. Хорошо, положим, в семь лет, когда это случилось, я могла не понимать, что в таких случаях плачут. Но я же не плакала и на похоронах своего отца. Я отдавала распоряжения о церемонии похорон, я заказывала цветы и все такое, но я не пролила ни слезинки, оплакивая своего отца. А ведь я любила его, несмотря на всю его чопорность, я не могла без него жить, но глаза мои оставались сухими. О черт! Я не плакала! И еще я говорила сама себе, что я лучше других людей, что я выше их, что они, в отличие от меня, жалкие рабы своих страстей. Я безмерно возгордилась из-за своего непреклонного характера и на этом строила всю свою жизнь. — Сюзанну бил озноб. Она сжалась в комок, стараясь усмирить сотрясающую ее дрожь. Подняла глаза на Макги. Доктор, судя по всему, был поражен до глубины души. А Сюзанна не могла уже остановиться. — Да, черт возьми, я строила на этой гордости свою жизнь. Может быть, с какой-то точки зрения это была не самая удачная жизнь. Но это была моя жизнь. Я жила в мире сама с собой. И теперь вот это случилось со мной. Я прекрасно понимаю, что нет никаких оснований бояться Ричмонда, Джонсона, Брэдли, О'Хару... Но я все равно боюсь их. Я не могу ничего с этим поделать. Во мне живет совершенно нелепое с точки зрения разума, но необычайно сильное чувство, что здесь, в этой больнице, происходит что-то неописуемо странное, сверхъестественное, может быть, даже колдовское. Я потеряла контроль над собой. Я теперь во власти чувств. Я стала такой, как те люди, которых я ставила ниже себя. Меня отрывают от моего прошлого, меня влекут куда-то... Я больше не Сюзанна Тортон... меня... кто-то... разрывает на части.

Страшная судорога прошла по всему ее телу, согнула его в дугу, прижала ее лицо к коленям. Она задыхалась, ловила ртом воздух. Все тело покрыла испарина.

Макги стоял как громом пораженный. Затем он очнулся, подал ей салфетку, затем еще одну.

— Сюзанна, простите меня, — промолвил он.

Он испугался.

— Сюзанна, с вами все в порядке?

Он протянул ей стакан с водой.

Она отказалась.

Он поставил стакан обратно на стол.

Он был явно растерян.

Он спросил:

— Что я могу для вас сделать?

Он сказал:

— Боже!

Он прикоснулся к ней.

Он обнял ее.

Это было именно то, что он мог для нее сделать.

Она положила голову ему на плечо и зарыдала. Не сразу, но она поняла, что ее слезы вовсе не делают ее жалкой в его глазах и их совсем не стоит скрывать. Наоборот, от этих слез ей становилось легче и светлей, они словно смывали с ее души боль и тревогу, которые были их причиной.