Корабли вновь посещают наши воды. Обычно не проходит и трех-четырех дней, чтобы новый корабль не показался где-нибудь на горизонте.

Они по-прежнему очень разные, но почти все больше и новее, чем те суда, к которым мы привыкли с детства, и оснащены оборудованием, назначения которого мы не понимаем. И на всех на них тот же большой и плотный логотип, как на том, самом первом судне.

Второй корабль появился через два дня после первого, и никто опять не знал, что делать. Снова мы собрались на берегу. Из всех новшеств возникшей в последнее время ситуации эта была самая тревожная: новый корабль направлялся прямиком к нашей бухте, как, впрочем, делали все корабли на памяти всех наших поколений, но чего ни одному из них не удавалось сделать.

И не сделают, таково мое мнение.

Еще никто и никогда не видал в море двух кораблей сразу. На картинках в библиотечных книжках – да, на картинах, которые висели в рамах на стенах галереи, – тоже да, конечно, там были изображены корабли и группами, и поодиночке, и целые морские пейзажи с большим количеством судов, и гавани, в которых корабли стояли так плотно, что едва не стукались бортами, как будто пытались отпихнуть друг друга, привлечь к себе внимание. Но в реальном мире мы всегда видели только один корабль сразу, не считая тех, что затонули за нас, тех, что сдались.

Первый корабль с большим логотипом стоял на якоре совсем близко от последних видимых останков предложения, а второй приближался к нему с такой скоростью, что многие наши даже закричали в страхе, что они сейчас столкнутся, что будет новый взрыв, но ничего такого не случилось. Второй корабль, длинный и узкий сухогруз, сбросил скорость и остановился, наполовину загородив от нас первый своей кормой, обживаясь в водах, еще опасных из-за остатков старого предложения.

Позже пришли еще два. Медленно и как будто лениво приполз, шлепая лопастями по воде, старый колесный пароход и встал под прямым углом к двум первым судам. Еще день спустя появилось низенькое коренастое суденышко и кое-как, бочком, протиснулось в бухту мимо торчащих из воды кранов первого поколения пришельцев.

Так они стоят и не уходят. Копятся там, где раньше были руины.

Но у меня есть предчувствие, что время для этих судов пойдет быстро. Они не затонут, но мы не успеем оглянуться, как первый из них уже превратится в плавучую развалину, в скелет, чей ржавый металлический остов будет торчать над водой, поддерживаемый на плаву разлагающимися бок о бок товарищами. Кто-то пишет теперь новое предложение, если кладбище кораблей вообще можно считать таковым, и пишет куда быстрее, чем раньше, слова в нем больше и громче прежних, это слова нового типа, они отмечены знаком той компании, которая, видно, взяла верх над другими в войне за этот маршрут.

Но то, чего эта новая компания не может высказать, как бы громко она ни кричала, нельзя не услышать в паузах между словами: то, что она возводит телами своих кораблей, она возводит на руинах прошлого.

Многие, включая меня, пробовали пройти через теснину, но те, кому удалось пробраться через густой лес, так и не смогли найти спуск по отвесной каменной стене. Многие и до меня строили плоты и пускались на них в море, и немало еще найдется таких, кто отправится в море в нынешних, изменившихся обстоятельствах, чтобы пройти вдоль начала нового предложения. Но думаю, что все-таки именно я буду тем первым человеком, кто отважится на такое, если, конечно, какой-нибудь смельчак из горожан уже не ходит ночами тайком в море, чтобы вернуться домой чуть свет, – но это вряд ли, очень уж устрашающий у этих новых кораблей вид.

Глядя на меня, этого, пожалуй, не скажешь, но, когда Гэм строил тот первый плот, от моего внимания не ускользнула ни одна деталь, и с тех пор мне удалось соорудить еще один, в одиночку. Сегодня промозгло, и мне совсем не хочется грести, трясясь от холода, но, как только облака прикроют нас и отделят землю от дышащего стужей неба, я снова поплыву на отмель, даже если придется делать это в полной темноте.

Вчера вечером Каффи, и Миша, и моя мать в один голос твердили о том, как у всех нас полегчало теперь на душе. Нет, мы, конечно, не знаем, что именно происходит, соглашались они, зато мы точно знаем – далекие корабли снова есть.

Мне кажется, Гэм был прав. Здесь, у нас, пункт скорее сдачи, чем выдачи. Далекие корабли приходят не за тем, чтобы что-то у нас забрать, они просто везут свой груз. А нам привозят страх. Это наш страх, хотя мы его не просили. Отгрузку и доставку заказывает кто-то другой. Корабли привозят его сюда для переработки. Кому-то выгодно, чтобы он перерабатывался именно здесь.

Закусочная «Точность» находилась на окраине Род-Айленда, вблизи от междугородной трассы, в самом конце мини-маркета, который знавал как лучшие, так и худшие дни. Название столовой и ее избыточное меню, постеры к турецким и вьетнамским фильмам о вампирах, развешанные по стенам, потрепанные игрушки, украшавшие углы, – все это вместе свидетельствовало о том, что доброй половиной здешних посетителей были студенты. Они обычно приходили большими компаниями, стягивали стулья из-за свободных или частично занятых столов в один угол и усаживались там, громко болтая и перекидываясь шутками.

Однако среди студенческой клиентуры и более спокойной местной публики, снисходительно взиравшей на шумную молодежь, в кафе встречались еще накачанные женщины и мужчины, которые, как правило, сидели в одиночку. Их было немного, но на них обращали внимание, поскольку вид у них был такой, что не заметить их было просто нельзя. Хотя они всегда сидели тихо, ели и чего-то как будто ждали.

Среди них была одна женщина явно не армейского типа, что было особенно хорошо видно, когда они обращались к ней, – по контрасту. Ее фамилия была Конинг. Она была не старой, хотя носила прическу, которую обычно увидишь только у старух, да и то, в наши дни, не у каждой. Неопределенного цвета одежда смотрелась на ней как-то неубедительно. У нее была грузная фигура, тяжелый низкий лоб, а еще она умело пользовалась косметикой. Обычно она подолгу сидела одна, внимательно разглядывая всех входящих посетителей кафе, съедала сначала порцию овсянки, потом, потянув как следует время, но не доводя обслугу до бешенства, заказывала ланч из салата с пастой. Ее уникальность состояла в том, что она была единственной в этой комнате покупательницей в ожидании продавца, единственной из гражданских, кто проводил тут время, подкарауливая военных.

Раз в час или около того в кафе входил клиент и осторожно пробирался к столику из тех, которые обычно занимали военные. После этого он – или она – сверялся с фото на телефоне или даже написанным от руки описанием, чтобы убедиться, что не ошибся и это тот самый контакт, который им нужен. После этого новичок подсаживался поближе к кому-то из обедающих в одиночку, и начинался шепот. И все это на фоне непрекращающегося гогота и ржания студенческой кодлы, непереносимого в иное время, но здесь составляющей столь необходимый звуковой камуфляж.

За тихими столами новички передавали из рук в руки конверты, куда находящиеся в увольнении солдаты заглядывали с разной степенью нахальства. В обмен они передавали клиенту что-то небольшое вместе с солонкой (это когда покупатели заказывали еду, приличия ради), или кивком указывали на какую-нибудь спортивную сумку, уже стоявшую у стула нечаянного посетителя, а иногда и просто, протянув руку, тихо клали что-то на стол прямо перед ним. Совершив обмен, покупатели, как правило, поспешно исчезали.