он вызовет наряд, то, что у часового в будке есть проводная связь, Сергей сомневался, так что скорее всего выпалит в воздух из винтовки. Или, если забыл устав, оставит пост, дойдёт до ворот, посмотрит внутрь двора, как это делал Травин, и ничего не увидит и вернётся обратно. А если совсем головы на плечах нет, то сбегает в окротдел, где всегда дежурили несколько милиционеров. С учётом всех этих вероятностей помощи Сергею ждать было неоткуда.

Звуки в темноте имеют свойство распространяться самым неожиданным образом, кажется, что шевельнулось что-то за спиной, а на самом деле это впереди, или вверху. Так что ушам Травин не особо доверял, сдвинулся влево, прикинул, под каким углом он стоит к правому помещению, поднял наган и выстрелил. Пуля ушла в проём, где-то там отрекошетила от стены один раз, и сразу второй, а Сергей прыгнул в левый проём, перекатился и выстрелил в потолок.

В комнате был человек, вспышка пороха заставила его зажмуриться, Травин выстрелил ещё раз, теперь уже в незнакомца, но тот чудом ушёл от выстрела, а пуля ударила в тяжёлый немецкий сейф, стоящий у стены. Сейф был открыт, рядом с ним валялся мешок.

А ещё выстрел высветил нож, который грабитель держал прямым хватом, крепко держал, но неумело. Второй нож он вытащил из-за голенища, и явно не знал, куда его девать.

Сергей за свои три недолгие жизни почти не встречал людей, которые эффективно бы орудовали двумя клинками сразу. Сам он этому когда-то обучался, но быстро забросил, если верить тем воспоминаниям, что вызывали головную боль. Прямой хват скорее означал, что владелец ножей скоро с одним из них расстанется.

— Сдавайся, — предложил Травин. Он отошёл назад, поближе к проёму. — У меня ещё три патрона, пристрелю как собаку.

Грабитель был одет в тёмное, тусклые лучи света его почти не освещали, Сергей вертел головой, словно стараясь разглядеть, где противник, и выставил наган вперед, водя его из стороны в сторону, встал так, чтобы куцый свет из щелей падал прямо на него. Нехитрый приём, но грабитель купился, он, стараясь ступать неслышно, стал обходить Травина с наружной стороны, один из ножей подкинул и перехватил за лезвие.

— Эй, ты где? Наряд на подходе, через минуту будут здесь.

Человек в тёмном решился, он размахнулся, и метнул нож, бросок был сильным, но неточным, лезвие чиркнуло по стене и упало на пол. Грабитель понял, что его раскрыли, и, заревев, бросился вперёд. Теперь у него не было преимущества, второй нож он бросать не решался, Сергей с наганом загораживал ему выход, оставалось только сократить расстояние и напасть первым, пока легавый не выстрелил.

Травин разжал пальцы, позволяя пистолету упасть, и встретил нападавшего прямым ударом в лицо. У того не хватило длины руки, чтобы дотянуться ножом до Сергея, кулак соприкоснулся с носом, ломая хрящи, вбивая их вглубь, а потом Травин перехватил вытянутую правую руку и сломал её одним движением. Но грабитель этого не почувствовал, к этому моменту он уже потерял сознание.

Сергей оставил грабителя валяться на полу, поднял наган, проверил вторую комнату — та была так же, как и центральная, заставлена шкафами, Травин добросовестно открыл каждую дверцу, один раз даже ударил по выпавшему пальто, но кроме того человека, который валялся в комнате с сейфом, в подвале больше никого не было. Если и был подельник, то наверняка сбежал. Сергей схватил грабителя за шиворот, потащил вверх по лестнице, водя наганом вверх-вниз, добрался до комнаты охраны, вышвырнул пленника наружу и вылез сам.

Был определённый риск, что кто-то из оставленных на улице бандитов очнётся и убежит, но нет, оба лежали на земле. Травин проверил пульс, оба были мертвы, и немудрено — кто-то, пока он ловил медвежатника, воткнул подельникам в глаза что-то длинное и острое. Сергей поднял пистолет, и выстрелил два раза в воздух, надеясь, что это наконец-то привлечёт внимание.

Глава 8

Глава 8.

— Христом Богом клянусь, я не виноват, — директор ломбарда старательно размазывал слёзы и сопли по лицу. — То есть просто клянусь, ведать не ведаю, чьи это деньги, оболгали меня, гражданин следователь, милиционер вот там сидел, охранял, разве ж я мог мимо него что пронести.

Генрих Францевич Лессер происходил из эстонских немцев, его отец когда-то держал мельницу рядом с Выру. Империалистическую войну Лессер закончил офицером, с революцией перешёл на сторону красных, вступил в партию большевиков, под Дисной был ранен в голову и с тех пор носил очки. Лицо старший следователь имел невыразительное, глаза за стёклами очков — блеклые и неподвижные, верхняя губа была изуродована, от этого всем, кого он допрашивал, становилось только неуютнее. Лессер сидел за столом напротив директора ломбарда, вертел карандаш в руках и казалось, к тому, что говорил допрашиваемый, почти не прислушивался.

— Да поймите вы, нет возможности каждый день в банк сдавать, я уж с ними договорился, ценности храним, если в золоте или камнях, а что поплоше, так не навозишься.

— Ты мне, гражданин Фейгин, ваньку не валяй, — равнодушно сказал Лессер. — По инструкции всё, что больше пятисот рублей, должен сдавать. Чьи это деньги? Себе припрятал?

— Нет, гражданин следователь, и в мыслях не было, — казалось, допрашиваемый сейчас расплачется, толстые губы дрожали, как и руки, сложенные на объёмном животе. — Не понимаю я о чём вы! Да хоть кассира спросите, он же отвечает материально.

Лессер открыл папку.

— Двадцать семь тысяч триста шестнадцать рублей, сто двадцать восемь золотых червонцев, ожерелье гражданки Конторович, которое, как она утверждает, стоило десять тысяч, но вы ей лично отдали всего полторы.

— Брешет, — толстяк всплеснул руками. — Пусть квитанцию покажет, ничего я никому не отдавал.

— Золото в слитках, почти сто граммов, камушки разные, на тридцать тысяч рублей.

— Всё, всё это не моё, — директор ломбарда вытер потный лоб рукавом, — оговорили.

— Конечно не твоё, — Лессер набил трубку душистым английским табаком, раскурил, делал он это медленно и со вкусом, с каждой секундой и каждым клубом дыма толстяк всё больше оплывал, вжимаясь в стул, и бледнел. — Ценности эти государство уже конфисковало, как и то, что у тебя дома нашли, в стене спрятанное. А где лежит остальное, ты мне расскажешь.

Толстяк закивал, всем видом давая понять, что обязательно расскажет, лицо его от усердия налилось красным, дыхание стало прерывистым, он приподнялся,