Наконец до Артура дошло, что именно изменилось в ней кардинально: от романтически настроенной девчонки, немного сентиментальной, немного спонтанной, эмоциональной, но обязательно оптимистичной не осталось и следа. Люда стала взрослой. Она морально окрепла, но и ожесточилась, научилась управлять эмоциями, на него смотрела сквозь призму времени и отстраненно, словно между ними ничего никогда не было. Но ведь было. Люда помнила все, как и Артур, другое дело, изменениями, невыгодными для него, она обязана ему.

– Причин нет, – вынужден признать он. – Ни одной.

– А друзья? В интернете полно твоих снимков в окружении друзей, в журналах тоже, – готовила его к отказу Люда. – Тот же Савелий…

Откуда ей знать, что от друзей он отказался вместе с отказом от нее! А то, что приобретено за период взлета на Олимп, назвать друзьями – несерьезно, отсюда и ответ Артура был предельно честным:

– Не хочу подвергать Савелия соблазну, не хочу в нем разочаровываться, в свое время я ведь не устоял…

– То есть не доверяешь ему.

– Доверяю, но видишь ли… на кону моя жизнь, и лучше перестраховаться. Понимаешь, доступ к крупным суммам способен переформатировать любого человека, деньги – это как вмешательство инфернальных сил в твой мозг и душу, ты понимаешь, что твои действия неправильны, но управлять собой не способен. А тебе доверяю без оговорок.

– Я польщена, – окатила его холодом Люда. – А твоя мама?

– Мама? – потупился он, как красна девица. – Она не в курсе. Представь, мама узнает, что у ее сына другое имя, он женился и подозревается в убийстве собственной жены, которую она в глаза не видела… Свою новую жизнь я скрыл от мамы, таковы были условия договора, только регулярно высылал ей деньги, чтоб она ни в чем не нуждалась, и врал, будто моя работа связана с разъездами… ну, чтоб она не приехала. Сказать ей правду… Что с ней будет, когда она узнает?

– А если я тебя обману, как обманул меня ты? Если присвою твои деньги и не помогу тебе?

М-да, той Людочке, которую он знал раньше, такая дрянь в голову не залезла бы. Внутри Артура все струны настроены на минус с момента убийства Клары, поэтому он мгновенно потерял надежду выйти и защитить себя, о чем и сказал, только другими словами и явно смирившись:

– Тогда меня посадят за чужое преступление. Надолго посадят. Но знаешь, как бы ты ни поступила, я не буду осуждать тебя, потому что очень виноват перед тобой и не имею права надеяться на помощь, но… Если ты переступишь через себя и поможешь мне выбраться – буду благодарен, если нет – это будет моя плата за то, что поступил с тобой несправедливо.

С минуту Люда молчала, глядя в упор на Артура, она раздумывала – догадался он, и, судя по отсутствию эмоций, его бедой не прониклась. Что ж, так тому и быть, он заслужил подобное отношение к себе и зря обольщался. Тем временем Людмила взяла со стола записку и неопределенно сказала:

– Ладно. Теперь зови охранника или кто он тут у вас?..

– Люда, я еще хотел…

– Хватит, – перебила его она. – Твою просьбу я выполню, но на большее не рассчитывай. Найди других, кто готов возиться с твоими проблемами.

– Спасибо, – опустил Артур голову и позвал конвоира.

Люда выбежала из СИЗО и замедлила шаг, заметив у машины мирно беседующего Тихона с Савелием, второго видеть ей сейчас не очень-то хотелось, а общаться с ним придется.

– Ну что? – спросил адвокат, когда она подошла. – Ты поможешь?

– Помогу, – буркнула Люда, не преминув и адвокату указать границы дозволенного: – Но, пожалуйста, в дальнейшем справляйтесь со своими трудностями сами, меня и Тихона не впутывайте. Кстати, уточни поскорее, какую сумму я должна собрать со счетов.

– Пока не знаю… Я позвоню, – пообещал Савелий.

– Поехали, Тиша?

Усадив Людмилу и захлопнув дверцу, Тихон тепло попрощался с адвокатом за руку, сел за руль и, только выехав на проезжую часть, поделился своим впечатлением:

– Сурово ты с ним. С Савелием.

– Они тоже сурово со мной.

– С тобой? Что имеешь в виду?

– А я записала наш разговор с Димой, положила смартфон на стол и включила диктофон. Дома дам прослушать, тогда и поймешь, что имела в виду.

– И он не возражал против записи?

– Попробовал бы возразить, – фыркнула Люда. – Заедем в магазин? Надо картошки купить, морковки и…

– Что понравится? – подсказал Тихон, хихикая.

Рассмеялась и она, потому что он намекнул на ее страсть проводить в магазинах многовато времени, но Люда вовсе не шопоголик, нет-нет. Она с лупой изучает этикетки, кривит губы и вздыхает, ставит на место – ей мало что нравится, а хочется многого, забота о здоровье требует времени. Люда смеялась не над собой, а припоминала выражения лица Тихона – святое терпение или демонстративная скука, но таким образом рассеялась мрачность после свидания с Артуром– Димой.

Продукты закупили и поехали к Лине Марковне, оба приняли решение пожить у матери, пока она не пройдет курс лечения и не окрепнет, одновременно в их квартире шел ремонт. Ребята не теряли надежды уговорить мать Тихона перебраться к ним, а обе квартиры в квартале продать, так как старые постройки собираются снести, значит, все равно придется переезжать. Или хотя бы купить ей квартиру рядом – тоже вариант. Дома Людочка готовила ужин, а Тихон тут же на кухне прослушал запись диалога с Артуром и сделал вывод:

– Не убивал он, нет. Ему надо помочь выбраться.

Перемешивая в сковородке куски мяса, но не соизволив повернуться к Тихону, Люда возмущенно протарахтела:

– Ах, боже мой, какой ты у нас добрый! Если б я не видела тебя на работе, то подумала, что ты ангел с крылышками за спиной.

– А что ты увидела в моей работе? – насторожился он.

Люда обняла его со спины за шею, прижалась щекой к щеке Тихона и тихонько заворковала, периодически целуя в щеку:

– Вот феномен: ты не кричишь, не ругаешься, но тебя все боятся, узнают, слыша только твои шаги. Представляешь, твою персону по шагам узнают! И по сопению. Зато так умеешь смотреть, что душа в пятки уходит, как скажешь фразу спокойным тоном – возражать совсем не хочется. Как тебе удается так пугать народ? Слава богу, дома другой – тихий, мягкий, нежный, посмотришь на тебя и никогда не подумаешь, что у этого человека двойное дно.

Тихон усадил ее к себе на колени, обо всем, что для него имеет особый смысл, он предпочитал говорить в глаза, избегая назидательности:

– Дома